Тот факт, что король нуждался в ней больше, чем она в нем, наделял ее таким самомнением, что, будучи глупой женщиной, леди Конингхэм не могла не демонстрировать его.

Она пользовалась особой нелюбовью как среди противников короля, смотревших на нее как на королевскую блажь, так и среди его друзей, считавших ее алчной хищницей.

Аделаиде подруга короля не нравилась, хотя леди Конингхэм считала герцогиню слишком незначительной, чтобы замечать ее.

Шли дни, и Аделаида с тоской вспоминала простую атмосферу Буши, в окружении детей, живших там с ней. Луиза, должно быть, соскучилась по ней, хотя младенец для этого еще слишком мал. Шумные Фицкларенсы, обсуждающие свои всегда интересные дела, тоже, наверное, соскучились по ней.

В «Павильоне» стояла почти нестерпимая жара. Его топили слишком сильно, потому что королю было холодно. Вечерами обычно устраивался концерт в музыкальной комнате, и король любил лежать там на оттоманке и слушать музыку. Поэтому ожидалось, что гости будут делать то же самое.

Музыкальная комната во время концерта с ее восточной отделкой, ее почти удушающей жарой, с ее обитателями, лежащими на диванах, походила, по мнению Аделаиды, на комнату во дворце султана. И там, милостивый, громадный, полностью гармонирующий с созданной им обстановкой, лежал сам султан – король Георг IV.

Да, было бы громадным облегчением вернуться к семейной жизни в Буши.

НА ШАГ БЛИЖЕ

Вряд ли следовало ожидать, что честолюбивые герцог и герцогиня Камберлендские отстранятся от дел в Англии. Хотя они не были там с тех самых пор, как королева Шарлотта приказала им покинуть страну, но с живейшим интересом следили за всем, что в ней происходит.

– Скоро, – сказал Эрнест Фредерике, – мне нужно будет вернуться туда.

– Мы потеряли трон для нашего Георга, – грустно сказала Фредерика. – Тот толстый ребенок в Кенсингтонском дворце, кажется, отличается отменным здоровьем.

– Так может быть не всегда.

– Все возможно. И Аделаида не родит – по крайней мере это очевидно.

– Я слышал, Георг очень болен. В общем-то, никто бы не удивился, если бы он внезапно умер. Да и у Фредерика здоровье не намного лучше. Их обоих раздуло от водянки.

– Но есть еще Кларенс.

– Будь он проклят! Он – главное препятствие.

– Нет, все дело в этом толстом ребенке, которого теперь называют Викторией. И я думаю, ее дорогая мамаша сейчас напускает на себя такую важность, что семья немного сердита на нее.

– Могу сказать одно, – вмешался Эрнест, – я стану королем, прежде чем умру. Королем Ганновера. Маленькая Виктория не может получить Ганновер. В силу Салической правды они не примут женщину-правительницу – даже драгоценную маленькую Викторию.

– Могу поклясться, что это бесит мамашу Кент, – герцогиня плотно сжала губы. – Подумать только, наш красавец Георг был бы королем Англии, если бы не девчонка. Это сводит меня с ума.

– Меня тоже, – согласился Эрнест.

– И ничего поделать нельзя?

Они с опаской взглянули друг на друга. Существуют методы, с помощью которых можно не допустить восшествия на престол рано развившихся детей. Но о подобных методах нельзя говорить вслух, даже таким людям, как они. И не по моральным причинам, а потому, что никогда нельзя быть уверенным в том, что никто не подслушивает. Кроме того, такие затеи в данный момент бесполезны. Вот в чем все дело. В данный момент.

Йорк, Кларенс, а затем Виктория, и если все они не дойдут до трона, тогда за ними последуют Эрнест, герцог Камберлендский, со своим сыном Георгом.

Блестящая перспектива – если бы не жизни, стоящие на пути к ней.

– Наступит момент, – сказала герцогиня, – когда нам нужно будет поехать в Англию.

– В свое время, – ответил ее муж.

И он увидел себя – так, как она видела его, – с короной на голове. Король Англии. А почему бы и нет? Только два стареющих брата стоят между ним – и, конечно, пухлая испорченная маленькая девчонка.

* * *

Аделаида и Уильям вернулись к спокойной домашней жизни. Супруги еще раз съездили на континент. Она оставила детей Иды у себя, и та не жаловалась. С ними и с семейством Фицкларенсов Аделаида чувствовала себя матерью. Луиза зависела от нее и бывала несчастна, когда ее не было рядом. Девочка даже не жаловалась на свою болезнь, так как считала, что она сблизила ее с тетей Аделаидой.

Постоянным источником волнений служили любовные романы девочек Фицкларенсов. Свои секреты они всегда доверяли Аделаиде. Теперь Мэри была замужем за капитаном Фоксом из голландской семьи, а София, самая старшая дочь, объявила об обручении с сэром Филиппом Сиднеем. Только две самые младшие девочки, Августа и Амелия, еще не обручились, но им исполнилось только двадцать один и восемнадцать лет соответственно.

– Я уверен, что если бы Дороти увидела сейчас свою семью, она была бы счастлива. И больше всего ее обрадовало бы то, как они любят свою мачеху.

Милый Уильям. Возможно, он и бестактен, но у него доброе сердце, и она должна быть благодарна за это.

Герцог очень любит карты и вечерами садится играть в «папессу Иоанну» с Аделаидой, Луизой и с любым членом семьи Фицкларенсов, который свободен. Он смеется, когда выигрывает, хотя ставки никогда не превышают шиллинга за вечер. Как бы смеялись его братья Георг и Фредерик над его простым развлечением. Но Аделаиде нравилось.

И со своего места на стене улыбалась Дороти, глядя на женщину, занявшую ее место в Буши.

* * *

Здоровье короля ухудшалось. Он уехал в свой загородный дом в Виндзоре и жил там в максимально возможном уединении. Георг сильно страдал от подагры и водянки, и бывали моменты, когда ноги и ступни распухали так, что даже не мог на них встать.

Он проводил время, планируя восстановление замка, в котором в то время мог жить только человек, готовый терпеть ужасные неудобства. Постоянные встречи с людьми, выбранными им для решения этой задачи, представление о том, каким станет восстановленный замок, сильно поддерживали его и заставляли забывать о боли.

Но вряд ли можно назвать такое существование счастливым. Король ни за что не хотел, чтобы его видели подданные. На него обрушивали поток насмешек, и ему приходилось признать, что даже самые элегантные одежды не в состоянии скрыть ту гору мяса, в которую он превратился. Желание не показываться людям на глаза стало навязчивой идеей. Он приказал посадить деревья вокруг дома, чтобы никто не мог увидеть жилище, и расставил слуг в определенных местах, чтобы никто не мог нарушить его уединения. Георг даже приказал закрыть некоторые просеки в лесу, чтобы пользоваться ими мог только он один, а когда ездил в Лондон и обратно, то делал это в закрытой карете – так сильно не хотел, чтобы подданные видели его. Это разрешалось только друзьям, министрам и тем, кто не мог не встречаться с ним.