Ричард придвинулся, ни к кому из нас не прикасаясь. Он только смотрел на нас.
Он тебе делает больно, Анита?
Нет, – ответила я.
Тогда должна ли ты наставлять на него пистолет?
Он не должен меня трогать.
Ричард говорил очень мягким голосом.
Он только что трогал тебя куда более интенсивно, Анита.
Почему ты ему помогаешь?
Он помог мне. А кроме того, если ты убьешь его из-за такой глупой мелочи, ты никогда себе этого не простишь.
Я судорожно и глубоко вдохнула, потом медленно выпустила воздух. С этим выдохом частично ушло напряжение.
Я опустила «узи».
Жан-Клод отпустил мою руку.
Я опустила «файрстар» к полу и посмотрела на Ричарда. Что-то было в его глазах – янтарных глазах волка – слишком человеческое. Это была боль. Он знал, как много значит для меня Жан-Клод. Единственное замечание показало, что он понимает мое отношение к нему лучше, быть может, чем я сама.
Я хотела извиниться перед ним, но боялась, что он не поймет, за что. Я даже не знала, могу ли я это объяснить. Если кого-то любишь, любишь по-настоящему, никогда не причиняй ему боль. Никогда не наполняй его глаза чем-то, так похожим на горе.
Я прошу прощения, что на тебя набросилась. Ты хочешь как лучше для стаи. Я это знаю.
Ты все еще думаешь, что я глупец, мечтающий о бескровном перевороте.
Я встала на цыпочки и чмокнула его в губы.
Не глупец. Но наивный, ужасно наивный.
Это все очень трогательно, ma petite. И я благодарен за твое вмешательство, Ричард, но это мой народ. Я обещал им некоторую свободу, когда они присоединились ко мне. Я снова спрашиваю. Вы можете положить их обратно?
Я повернулась к Жан-Клоду, опираясь одной рукой на грудь Ричарда.
Я не знаю.
Тогда я советую вам поскорее это узнать, ma petite.
На мой вкус это было слишком похоже на угрозу... но за вышибалой Лив стояла фигура, от которой я не могла оторвать глаз. Я подошла поближе, открыла рот, но сказать ничего не могла. Наконец, превозмогая стеснение в груди, я произнесла это:
Вилли Мак-Кой, подойди ко мне.
Вилли вышел из-за спины светловолосой вампирки, все в том же шартрезовом костюме, в котором был в клубе. Кажется, его карие глаза меня видели, но не было в них той искры, которая и была Вилли. Его самого там не было. Будто двигалась марионетка, а я была кукловодом. Какой-то горький вкус появился у меня во рту, глаза стало жечь.
Я остановила Вилли за два фута от себя. Достаточно близко, чтобы не притворяться и не желать, чтобы он отошел. Горло сдавил спазм, по лицу потекли слезы, жгущие, как кислота.
Не хотелось мне этого знать, – шепнула я.
Жан-Клод подошел и встал рядом со мной.
Вилли, – задрожал в комнате его голос. Вилли затрепетал, как резонирующий микрофон. – Вилли, посмотри на меня.
Пустое и знакомое лицо медленно повернулось к своему Мастеру. Что-то мелькнуло в глазах, что-то, для чего у меня нет названия.
Вилли, – сказала я, – смотри на меня.
Мой голос был куда менее эффектным, чем у вампира, но Вилли повернулся ко мне.
Нет, – сказал Жан-Клод, – смотри на меня, Вилли.
Вилли замялся в нерешительности.
Вилли, – сказала я, – иди сюда.
Я протянула руку, и он шагнул ко мне.
Стой, Вилли, не ходи к ней, – велел Жан-Клод.
Я сосредоточилась на водовороте силы внутри меня, той силы, которая давала мне поднимать мертвых, и отдалась ей. Она хлынула из меня, я звала к себе тело Вилли, и что бы ни делал Жан-Клод, он не мог его отвернуть.
Прекратите, – сказал Ричард. – Он не кукла.
Он и не живой, – возразила я.
Все равно он не заслужил такого обращения.
Я молча согласилась и повернулась к Жан-Клоду.
Он мой, Жан-Клод. Они все мои. Когда настанет ночь, они снова будут вашими, но эти пустые оболочки – мои. – Я шагнула к нему, и вихрь силы хлестнул наружу.
Жан-Клод со свистом вдохнул сквозь зубы и отшатнулся, подняв руку, будто я его ударила.
Никогда не забывайте, кто я и на что способна. И чтобы между нами больше не было угроз, или эта будет последней.
Он глядел на меня, и на краткий миг в этих глазах впервые мелькнуло нечто, чего я никогда там не видела. Страх. Страх передо мной. Это хорошо.
Вилли глядел на меня пустыми ждущими глазами. Он был мертв, мертв по-настоящему. Слезы, горячие и горькие, текли у меня по щекам. Бедный Вилли, бедная я. Он не был человеком. Столько времени мы были друзьями, и вот он мертв, просто мертв. Черт побери.
Так что случилось с первым вампиром, которого вы подняли, ma petite? Почему вы не положили его обратно в гроб? – У него в глазах мелькнула догадка. Я видела, как она формируется в мысль и доходит до губ. – И как получилось, что расплавилась нижняя часть тела мсье Бувье?
Магнус Бувье был смертным слугой Серефины. Его работой было удержать меня возле ее гроба, пока она не встанет и не закончит со мной. Я потерла лицо, пытаясь остановить слезы. Когда плачешь, это резко снижает эффект.
Вы знаете ответ, – сказала я.
Скажите это вслух, ma petite, я хочу услышать это из ваших уст.
Кажется, я пропустил какую-то часть разговора, – сказал Ричард. – О чем это вы говорите?
Скажите ему, ma petite.
Вампирша схватила Магнуса за пояс и держала. Я хотела только, чтобы он меня не догнал, вот и все. Я выбежала из дверей наружу, солнце осветило вампирку, и она вспыхнула. Я думала, Магнус вернется внутрь, но он этого не сделал, он рвался за мной и вытащил ее на солнце.
От произнесения этого вслух легче не стало.
Я стояла среди мертвых, которых вызвала, обняв себя за плечи. Серефина мне все еще снилась по ночам. Все еще тянулся ко мне Магнус, умоляя спасти его. Если бы я застрелила его, то спала бы спокойно, но сжечь заживо – это пытка. А я пыток не устраиваю. К тому же Элли Квинлен уже поднялась как вампир, что делало ее живой с точки зрения закона. Я убила их обоих, и убила страшно.
Ричард смотрел на меня с выражением, очень похожим на ужас.
Ты спалила и его, и вампира заживо?
Карий цвет в его глазах плеснул на поверхность, изменилась вся их форма – похоже даже на то, что это должно быть болезненно. Но если так, Ричард этого не показал.
Я этого не хотела, Ричард. Я не думала, что так будет. Но чтобы сбежать от Серефины, я бы сделала все, Ричард. Все.
Не понимаю.
Знаю, что не понимаешь.