Поэтому она остановила свой выбор на служанке помоложе, честной и трудолюбивой девице, тем не менее вовсе не блиставшей умом;
Канеда знала, что она выполнит любой приказ и не станет задавать лишних вопросов, что и требовалось от нее в настоящей ситуации.
Она разрешила горничной взять отпуск; к счастью, оказалось, что та ненавидит море и первый приступ морской болезни испытывала уже от одного вида волн.
Она упаковала все, в чем нуждалась Канеда, заодно напичкав младшую служанку бесчисленными инструкциями, которые та усвоила лишь наполовину; волнение в связи со скорым отъездом за границу мешало ее вниманию.
«Типичный пример глупости этой девицы, — думала Канеда. — Она прислала мне розовое платье, но не то великолепное, которое я предусмотрела для такого случая».
Розовое платье она купила одновременно с розовой амазонкой — чтобы привлечь к себе внимание герцога и заставить его поверить в то, что она действительно выступает в цирке.
Вместо него Бен привез очаровательное платье, сшитое одним из самых дорогих портных на Бонд-стрит [20] , гордившихся тем, что одевают своих клиентов с истинно парижским шиком.
Поглядев на платье, вывешенное французской служанкой в гардеробе, Канеда попыталась представить, как воспримет его герцог, и почувствовала себя весьма неуютно, подумав, что уж оно-то не избавит его
от сомнений, что она не та, за кого себя выдает.
Однако она понимала, что мысли герцога материальной природы иметь не могут.
Герцог уже покоряется ее чарам, и, окончательно убедившись в этом, она могла исчезнуть, как и было задумано, оставив его в расстройстве и разочаровании.
Этот замысел казался ей безукоризненным в Англии и во время путешествия, но сейчас, когда все складывалось именно так, как она и намечала, Канеда испытывала какое-то беспокойство.
Прежде — в воображении — герцог представлялся ей карточной фигуркой, лишенной плоти и крови.
В те времена, когда случилась эта история — когда ее мать убежала от его отца и вышла замуж за любимого человека, — он был ребенком. Не он, а его отец, старый герцог, поклялся отомстить и сделать нестерпимой жизнь своего удачливого соперника.
Подобная повесть, нередко думала Канеда, могла бы сделать честь любому романисту.
Но какой конец ее мог быть лучше того, нем кончилась вся эта история на самом деле: ведь и мать, и отец ее были так счастливы.
Она всегда мечтала отомстить герцогу, причинившему столько неприятностей ее отцу, и деду с бабкой, проявившим такое бессердечие в отношении ее матери.
Но письмо бабушки предоставило новую возможность, положило начало иной истории, и теперь она сама гостила у Злого Великана в Зачарованном Замке.
Теперь надлежало только довести до конца первую часть своего плана.
Тогда можно будет приступить к следующей.
Погрузившись в надушенную экстрактом камелий воду, Канеда, к собственному изумлению, не могла избавиться от нелегкого чувства.
Причины ему она как будто не видела, но все же напомнила себе, что ей вовсе не боязно находиться в замке вдвоем с герцогом.
При своей внешности сорвиголовы он оставался джентльменом, и она не могла представить себе, чтобы он попытался навязать ей собственную волю, или то, что она не сумеет постоять за себя — как прежде рассчитывала.
Она всегда полагала, что лишь хамы и негодяи насилуют не желающих подобного обхождения женщин.
Все мужчины, с которыми ей приходилось иметь дело, невзирая на безумную любовь к ней, вежливо отступали, не получив разрешения поцеловать ее, и, несмотря на все просьбы не уходить, не пытались помешать ей удалиться.
Герцог будет таким же, как они, подумала Канеда, заворачиваясь в мягкое полотенце.
Впрочем, раз она здесь присутствует как циркачка, а не леди, его отношение к ней может оказаться совсем иным.
Тут она попыталась ободрить себя, рассудив, что она — женщина и в этом качестве вправе требовать к себе уважения от мужчины независимо оттого, считает он ее принадлежащей к низам общества или нет.
И все же она не могла отогнать мысль, что напрасно согласилась остаться на ночь.
„Гарри будет в ужасе!» — думала Канеда. Что уж вспоминать о родителях — те были бы потрясены!
Но тут она вновь вздернула подбородок и сказала себе:
— Цель оправдывает средства. Старинная поговорка иезуитов в данном случае оправдывала достижение следующей цепи: герцог будет унижен, если женщина, которую он желает, избегнет его объятий и навсегда исчезнет из его жизни.
«А если… он… попросит меня стать… его любовницей», — размышляла Канеда.
Он вполне ясно сказал, что не всегда пребывает в одиночестве, а это означало, что она вела себя довольно глупо.
Конечно, женщины в его жизни существовали, и особенно досадным казалось то, что одна из них была англичанкой.
Канеда попыталась представить ее себе… светловолосую, голубоглазую, такую, какой положено быть англичанке с точки зрения француза. Ведь и она сама не ожидала, что у герцога окажутся серые глаза, а не темные.
Она пыталась убедить себя в том, что раз уж он, по его собственным словам, цд. половину англичанин, то сумеет в отношении нее соблюдать английский кодекс чести.
Словом, герцог будет вести себя, как лорд Уоррингтон и все остальные мужчины, предлагавшие ей свою руку.
Они умоляли ее, угрожая даже покончить с собой, если она не ответит согласием.
Но она никогда не подвергалась приставаниям, ее не пытались поцеловать — даже прикоснуться к ней — против ее воли.
— Герцог будет таким же, — уверяла себя Канеда, отдавая распоряжения служанке, укладывавшей ее волосы.
Посмотрев в зеркало, она заметила, что выглядит совершенно не так, как ей хотелось.
Нужное ей платье, которого не прислала глупая служанка, ярко-розовое, расшитое розочками и блестками, было слишком вычурным, хотя мода как раз склонялась к пышноости вечерних туалетов.
Невысокая ростом Канеца считала все это великолепие излишним, а; посему предпочитала платья, обладавшие истинно французским шиком, использовавшим скорее линию, чем украшения.
Словом, она была облачена в неяркое платье цвета лепестков миндаля, которое казалось едва ли не простым в сравнении с платьями других дебютанток.
Однако, подчеркивая идеальную фигуру Канеды, оно переходило сзади в турнюр, делавший ее похожей на юную богиню, восстающую из лучей утренней зари, чтобы даровать жизнь и красоту темному миру.
Кроме того, перед отъездом из Лондона Канеда приобрела несколько поддельных театральных украшений, которые решила надеть здесь вместо собственных камней. Но в спешке она сказала: