Когда я в 1951 году поселилась в Кэмфилд-Плейс, то обнаружила, что в моем саду растет гигантский дуб, который в 1550 году посадила будущая королева Елизавета I, когда ее держали под домашним арестом в Хэтфилд-Хаусе. Видимо, она отправилась охотиться из поместья маркизы Солсбери, граничащего с моим, и застрелила своего первого оленя на том месте, где теперь расположен мой сад. Вероятно, застрелила она его из арбалета и в ознаменование этого события посадила там дуб.
Дуб этот все еще высится там, и я узнала, что по местному поверью он приносит удачу.
Прожив в Кэмфилде некоторое время, я попросила свою приятельницу, делавшую сувениры для старинных родовых имений, вызолотить для меня желуди и молодые листья этого дуба. Все, кому я их дарила, просто ахали, такую они приносили удачу. Не берусь сосчитать, сколько, благодаря мне, появилось на свет детей у супругов, уже отчаявшихся иметь ребенка.
В Шотландии мне рассказали про мужа и жену, которые все пятнадцать лет брака мечтали о ребенке, но тщетно, хотя, по мнению врача, бесплодием они не страдали. Я посоветовала жене, какие надо принимать витамины, и подарила ей листок моего дуба, чтобы она носила его на шее. На прошлое Рождество к великой их радости у них родилась дочка, и теперь она признана Лучшим Младенцем графства.
Я верю в такого рода магию, к тому же моя приятельница, золотящая желуди и листья старого дуба, – Белая Колдунья.
В детстве она жила в Канаде, и умиравшая знахарка, славившаяся своей добротой и помощью, которую оказывала всем и каждому, сказала ей:
– Я передам тебе мою силу.
Моя приятельница, тогда еще совсем маленькая, ответила:
– Мне твоя сила не нужна. Но колдунья возразила:
– Ты не можешь отказаться. Теперь моя приятельница говорит, что, как это ни странно, если она старается сделать что-то для тех, кого любит, происходит чудо и ее желание исполняется.
Я всегда верила словам Гамлета: «И в небе и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио».
Когда королева Виктория в 1838 году разрешила публике доступ в парадные апартаменты. Хэмптом-Корта, многие пришли в ужас. Открыть «простонародью» вход во дворец? Но они же его разнесут! И только в 1949 году первый из аристократических дворцов открыл двери посетителям за плату для поправления финансовых дел семьи. Это был «Лонглит», величественный и удивительно красивый дом елизаветинских времен, принадлежавший маркизу Батскому.
1879
– Графиня Седжуик, ваша светлость.
Услышав голос дворецкого, докладывающего о гостье, герцог Долуин, что-то писавший, удивленно поднял глаза.
В дверях появилось ослепительное видение в зеленом туалете. Из-под пышного плюмажа виднелось очаровательное личико с большими темными глазами.
Герцог медленно поднялся.
– Изабель! – воскликнул он.
Дверь за ней затворилась, и он продолжал:
– Зачем вы приехали?
– А как вы считаете? – спросила графиня. – Я здесь для того, чтобы повидать вас, мой милый Криспин.
Герцог вышел из-за стола, но не обратив внимания на протянутую для поцелуя руку, направился к камину.
– Когда мы виделись в последний раз, – немного помолчав, ледяным тоном произнес он, – вы сказали, что ненавидите меня и больше никогда не заговорите со мной.
– Совершенно верно, – согласилась графиня, – но кое-что изменилось, и по тому я здесь.
Она грациозно опустилась на диван, прекрасно сознавая, что падающий из окна свет подчеркивает ее красоту. В Лондоне чуть ли не каждый мужчина восхищался этой красотой, и одно время герцог принадлежал к самым пылким поклонникам графини. И, глядя на него, она подумала, что почти забыла, как он красив. Но в ней все еще живо было воспоминание о бешеной, пылкой страсти, сжигавшей их обоих.
Герцог нахмурился. Он понимал, что привести к нему Изабель Седжуик могли теперь только какие-то своекорыстные соображения. Он считал эпизод в прошлом давно завершенным, и не имел ни малейшей охоты возвращаться к нему.
– Мне надо кое-что сказать вам, Криспин, – продолжала графиня после небольшой паузы. – И полагаю, вы будете от этого в большом выигрыше.
– Не сомневаюсь, что буду в большом проигрыше, если это зависит от вас, Изабель, – ответил герцог. – И у меня нет никакого желания продолжать наш разговор.
– Не будьте глупы, – возразила графиня. – Думаю, вы все еще в долгах, и ваш ветхий загородный дом вот-вот совсем рухнет.
Герцог сделал нетерпеливый жест.
– Если и так, вас, Изабель, это не касается.
– Вот тут вы ошибаетесь! Хотя еще недавно я ни о чем подобном не думала, но в данный момент это касается и меня.
Герцог гневно посмотрел на нее, но, к его недоумению, в ответ она улыбнулась, а потом сказала:
– После всех тех жестоких вещей, которые мы, расставаясь, наговорили друг другу, вы можете мне не поверить, но для вас в моем сердце всегда есть место.
– В вашем сердце?! – воскликнул герцог. – Сомневаюсь, что оно у вас вообще есть. Я, во всяком случае, никаких его признаков не замечал.
– Ах, Криспин, Криспин! Ну, почему вы ведете себя точно капризный мальчишка, хотя вы давно мужчина и притом очень обаятельный.
Герцог раздраженно поморщился.
– Перейдемте к делу. Зачем вы приехали? – резко спросил он.
– У меня есть к вам предложение, – ответила графиня. – И, как я уже сказала, приняв его, вы окажетесь в большом выигрыше.
– Сомневаюсь, но выслушаю вас.
Графиня взмахнула длинными ресницами и кокетливо надула губки, что способно было покорить сердце практически любого мужчины, однако герцог только холодно взглянул на нее, и через мгновение она продолжила:
– Вы, вероятно, помните, что у Альберта есть дочь от первого брака?
– Никогда не слышал, – коротко произнес герцог. – Но в любом случае какое это имеет отношение ко мне?
– Сефайна на днях возвращается в Англию из Флоренции, где она заканчивала образование, когда я вышла за ее отца.
– Не стану говорить то, что и так очевидно, но она поступила благоразумно, оставшись там. – Герцог иронично скривил губы.
– У нее не было выбора, – резко ответила графиня. – Но ей пошел девятнадцатый год, и оставаться там дольше она не может.
Она умолкла, но герцог тоже выжидательно молчал.
– Вы должны понять, Криспин, – продолжала графиня уже другим тоном, – что девица на выданье мне ни к чему! Ведь я немногим старше ее. Мне же нет и тридцати.