Герцогиня вздохнула и усмехнулась.
— Я всего лишь стала своего рода козлом отпущения! — .объяснила она. — На моем месте мог оказаться кто угодно.
Но из-за моего нынешнего положения при дворе меня легко .обвинить во всех смертных грехах и злодеяниях, известных человечеству.
Она всплеснула руками от беспомощности и продолжила:
— Но в действительности они требуют отмены католической веры, веры наших отцов, веры, на которой зиждется — Франция с того самого дня, как христианство принесло свет в этот мир.
— И какую религию они предлагают взамен? — спросила Шина.
— В этом-то и дело, — ответила герцогиня. — Если бы они предложили что-нибудь отличное, скажем, другого Бога, другую Троицу, их можно было бы понять. Но они отнимают у человека веру, не давая взамен ничего, кроме желания разрушать все привычное, устоявшееся, справедливое и достойное.
Герцогиня де Валентинуа говорила с таким чувством, что Шина не могла остаться равнодушной, хотя в глубине души И понимала, что герцогиня, несмотря на благие намерения, ведет явно порочную жизнь.
Очаровательная любовница французского короля снова присела на кровать.
— Я хочу рассказать вам кое-что еще, малышка Шина, — сказала она. — Я не рассказывала этого никому, даже Его Величеству королю. Несколько недель тому назад, когда реформаты ополчились против меня и высказали такое, от чего щемит сердце любой женщины, я пошла к кардиналу де Гизу.
Вы знаете его?
Шина кивнула. Она видела кардинала: высокого, величественного и очень внушительного в своей красной мантии.
Однажды, когда она преклонила перед ним колени в коридоре, тот протянул руку, и она почтительно поцеловала его перстень.
— Я рассказала кардиналу, — продолжила герцогиня де Валентинуа, — что глубоко обеспокоена тем, что происходит во Франции, и спросила, должна ли я оставить мирскую жизнь и постричься в монахини. «Направьте меня на путь истинный, Ваше Преосвященство», — умоляла я его…
Голос герцогини неожиданно оборвался, и Шина, внимательно слушая, понимала, что такое решение могло прийти после долгих и мучительных ночей, проведенных в молитвах, борясь с совестью и желанием служить Франции.
— Что сказал кардинал? — спросила Шина, до такой степени очарованная словами герцогини, что чувствовала ответ.
— Вначале он не сказал ни слова, — ответила герцогиня. — Я не могла больше вынести молчания и воскликнула: «Как я могу лучше послужить Франции?» Кардинал покрутил свой тяжелый перстень. «Самоотверженностью, — ответил он мне. — У герцогини де Валентинуа более высокая миссия, нежели уход в мирскую жизнь, даже во имя служения Богу. Эту миссию может выполнить лишь она и никто другой».
— Он сказал вам остаться! — воскликнула Шина.
Герцогиня склонила голову, словно бремя ответственности было действительно невыносимым.
— Кто еще стал бы помогать королю? — спросила она. — Кто еще указал бы ему на трудности и опасности управления государством, о которых он не узнал в свое время от отца?
Кто еще был бы достаточно силен, чтобы избавить Францию от людей, которые постоянно пытаются уничтожить ее душу?
Герцогиня вскочила на ноги.
— Пытки, смерть и костер! — в возбуждении воскликнула она. — Разве этому учил нас Иисус? Но что остается делать? Бросить невинных людей одних, обречь их на вечные страдания? Позволить этим фанатикам — а они именно фанатики — погубить монархию и всю нашу страну?
Герцогиня сложила руки, как при молитве.
— Их нужно уничтожить! — прошептала она. — Обязательно! Во что бы то ни стало!
В ее тоне слышалось столько чувства и волнения, что у Шины на глазах появились слезы. Затем она тихим голосом спросила:
— Люди, которые пытались убить меня, что… что с ними будет?..
Герцогиня де Валентинуа резко повернулась к ней.
— Оставшиеся в живых найдут смерть на костре.
— О нет! Только не это! — умоляюще воскликнула Шина.
— Это необходимо сделать, — тихо, но решительно произнесла герцогиня. — Не только потому, что они пытались убить меня и схватили вас по ошибке, но и потому, что они восстали против Бога, в которого мы свято и беззаветно верим, и против веры, в которой заключается наша единственная надежда на спасение.
На мгновение Шина закрыла глаза. Почему-то ей казалось, что герцогиня де Валентинуа так же фанатична в ее убеждениях, как и проповедник реформатов в своих. Разве нельзя по-другому? Без крайностей, спокойно, более благоразумно, ведь так, в мире, легче жить всем.
Затем она услышала тихий голос герцогини:
— Вы устали. Я слишком долго разговаривала с вами.
Простите меня, но то, что случилось с вами, глубоко потрясло меня, хотя, конечно, меньше, чем вас.
Она нагнулась и легонько коснулась губами лба Шины.
Девушка почувствовала легкий сладкий аромат цветов, ощутила прикосновение белого шелкового платья на своих руках В следующее мгновение герцогиня вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
Шине показалось, что далеко позади остались бесчисленные вопросы, на которые, по-видимому, она никогда не найдет ответа. Ощущая ужасную усталость, Шина вскоре задремала. Спала она недолго. Она резко проснулась, когда открылась дверь и снаружи послышалось чье-то приглушенное хихиканье и раздался легкий смех. Шина повернула голову и увидела Марию Стюарт в сопровождении нескольких человек. В руках юная королева держала огромный букет белых гвоздик.
— О, вы проснулись, Шина! — радостно воскликнула она, — Ваша горничная грозилась наказать нас, если мы вас разбудим. Настоящий цербер! Как я восхищаюсь шотландцами, когда они впадают в гнев!
Подойдя ближе, Мария Стюарт положила гвоздики на шелковое покрывало и сказала:
— О Шина, мы так волновались за вас. Какое кошмарное приключение! И в то же время как это волнующе — взойти на костер, на огненный эшафот, и выжить! Такое запоминается на всю жизнь!.. Вам будет о чем рассказать потомкам!
— Эту историю я забуду с превеликим удовольствием, — слегка улыбаясь, ответила Шина.
— Расскажите нам, на что это было похоже, — попросила Мария Стюарт. — Вам было страшно? Вас сотрясала дрожь или в то же самое время вы чувствовали восторг от того, что ваша душа готова улететь в рай?
— Боюсь, сейчас я уже не вспомню точно, что именно тогда чувствовала, — извиняющимся тоном ответила Шина.
— О, вы разочаровываете меня, — обиженно надулась Мария Стюарт. — Я часто представляла себе, каково это, встретить смерть — на костре или на плахе. Я даже иногда мечтала идти навстречу палачу и видеть, как блестят его глаза под черной маской.
По телу Шины прокатилась дрожь, и она закрыла лицо руками.