Олег ехал молчаливый, погруженный в тягостные думы. Лицо было желтое, изможденное, словно полжизни провел в застенках. Лиска подъехала ближе, попросила тихонько, косясь на страшных Мрака и Таргитая:
— Ну, побей меня.
Олег вздрогнул, взглянул в ее зарумянившееся лицо.
— С чего вдруг?
— А то ты сам себе перегрызешь горло.
Олег поднял брови, непонимающе оглянулся на Мрака и Таргитая.
— Что, я похож?
— Уже можно хоронить, — заверила она.
Олег торопливо провел ладонью по лицу, будто стряхивал капли крови.
— Ну-ну, как только, так сразу.
— Что? — не поняла Лиска.
— Как только отыщу палку побольше.
Лиска сверкнула глазами, смотрела недоверчиво. Ей показалось, что сумрачный Мрак поглядывает подозрительно в ее сторону, что-то говорит Таргитаю, волчьи глаза оборотня вспыхивают ревнивым огнем. На всякий случай приотстала, начала с безразличным видом шарить глазами по сторонам.
Таргитай вытащил дудочку, но едва песня достигла ушей Олега, он ткнул коня пятками в бока, унесся далеко вперед. Дурацкая забава, подумал Олег сердито. Человек все еще не расстался со звериным миром, в нем зверя больше, чем того существа, которого желал Род, а песни тешат как раз ту часть, что не от человека! Девки заслушиваются, ибо дуры, а Мрак от них прямо светлеет… С Мраком сложнее. Как раз песни Таргитая удержали в людской личине, но и с этим когда-то разберется на досуге. В песнях все же есть волшебство, только иного рода, даже могучий Гольш не сумел обнаружить в дудочке Таргитая чар.
Задумавшись, не заметил, что рядом уже долгое время едет Лиска. Его жеребец потянулся к ее кобылке, попробовал игриво куснуть, споткнулся. Олег вздрогнул:
— Что?.. А?
— Возьми.
Он тупо смотрел то на нее, то на толстую суковатую палку в ее руке. Она несмело улыбнулась:
— Вот… Побей, тебе сразу станет легче.
Олег покачал головой:
— Береза. Твердовата.
Она смотрела непонимающе. Он объяснил серьезным голосом:
— Береза, бук, вяз, граб — тяжелые, ими лупят быков. Ты на быка смахиваешь не очень… Хотя, если сбоку… Ну-ка, повернись… Нет, все равно не тянешь. Для тебя надо помягче: сосновые палки, ольховые, осиновые…
Она кивнула, сказала серьезно:
— Хорошо, поищу. Но я деревьев не видела, в Песках думала, что все они — твердые. Как узнать, какое из них какое?
— Шарахни Таргитая по голове. Если переломится — твердая, если согнется — мягкая.
Она смотрела недоверчиво:
— А если ни то, ни другое?
— Ударь еще. Сильнее.
— А… а Таргитай?
— Ну… что Таргитай, он разве что спросит, где это стучат.
На восьмой день въехали в тень. Таргитай задрал голову да так и поехал, вытаращив глаза. Мрак сказал хладнокровно:
— Тарх, у тебя раззявленный рот.
— Знаю, — ответил Таргитай простодушно, — я сам его раззявил.
— А… ну если сам… Все же закрой, а то ворона влетит.
Воздух становился свежее. Земля превратилась в высохшую потрескавшуюся корку. Дальше вовсе лопалась, крохотные трещины углубились, разбежались густой сетью, начали раздирать землю. Снизу попахивало гарью, иной раз выстреливались дымки. В глубине чудилось движение, доносился шорох трущихся панцирей. Мрак хватался то за лук, то за секиру, но неизвестное тут же затихало, словно за Мраком следили сотни глаз.
Лиска жалась к неврам, не замечая, как все чаще оказывалась возле Мрака. Эти странные люди ехали сжигаемые болью изнутри, а во внешнем мире как будто ужаса и не существовало. Видели, дескать, разные деревья, даже некую волховью грушу. Мрак держался в седле неподвижный как скала, глубоко запавшие глаза смотрели зло и насмешливо. Тень становилась все гуще, кони тревожно всхрапывали, прядали ушами.
Олег шевелил губами усерднее. Они у него пересохли и потрескались, как земля под копытами. Когда заговаривал с друзьями, хрипел и каркал пересохшим горлом, как простуженная ворона. Глаза ввалились, смотрели затравленно.
Мрак все чаще озабоченно осматривал изорванные сапоги — подошвы разлохматились. Если Таргитай и Олег исхудали за дорогу, то Мрак еще прибавил в плечах, руки стали толще, потемнел, как обугленное дерево. Глаза зло блестели, часто скалил зубы — острые, белые, недобро ухмылялся, ноздри хищно раздувались.
Таргитай оглянулся: далеко на самом краю земли золотилась полоска — солнечные стрелы поджигали землю. Дальше тень становилась гуще. К запаху зелени примешивался другой — изгои чуяли, но не понимали, а Мрак зло раздувал ноздри, дергал лицом.
— Что ты за волхв, боишься обернуться? Это же, дурень, не каждому дано! Надо пользоваться. Это как поесть вволю, медведя заломать или к чужой бабе сходить. Время упустишь — в старости уже ни того, ни другого, ни третьего.
— Ты не очень пользуешься своим доподлинным обликом, — напомнил Олег нервно.
— Коней не хочу пугать! А мог бы птахой, хоть и такой гадостной, все время бы ширял под облаками.
Добрый Таргитай напомнил:
— Мрак, ему страшно.
— А что это вообще? Ты вот тоже не знаешь.
— Я дурной, — сказал Таргитай убито, — не боюсь по дурости. Еще в деревне говорили. А Олег у нас умный…
— Я тоже дурной?
Когда над головами мелькнула тень, Олег даже пригнулся, смотрел тупо в конскую гриву. Мрак вздохнул так, что услышали и в Авзацких горах, а Лиска пустила коня рядом, сказала тихонько:
— Научи… Будем летать вдвоем.
Олег отвел глаза, а Таргитай сжался от горячего сочувствия. Волхв покраснел. Трус — не трус, а перед женщинами всегда стыднее. А тут еще Мрак рассматривал каждую ворону: дескать, не трусят, хоть и в перьях, даже воробьи не падают камнем от страха, а они меньше ворон.
Не говоря ни слова, Олег остановил коня, бросил повод Лиске. Все молча наблюдали, как он отошел на десяток шагов, присел на корточки. Таргитай видел, как шевелились губы молодого волхва, но слов не слышал, а жаль — вставил бы в песню.
Теперь Олег все чаще ехал задним. Мрак и Таргитай оглядывались. Мрак скалил зубы. Олег помалкивал, лишь криво улыбался. Пусть потешаются — так прячут тревогу за него, а ему бы осмыслить случившееся.
Тогда, в первый раз, когда заклятие внезапно встряхнуло всего, а режущая боль пронзила внутренности, он решил было, что умирает. Затем слепой ужас заставил вскочить, ринуться от страшных существ. Опомниться не успел — оказался в воздухе. Сразу выбился из сил, начал падать на близкую землю!