— Почему?
Она, очевидно, не хотела объяснять и лишь сказала:
— Может быть, мы сможем поговорить об этом… в другой раз.
— Но вы придете завтра?
Она не успела ответить, поскольку внезапно раздался крик, эхом разнесшийся в ночи.
Они повернулись и увидели мужчину в белом, стоявшего на террасе.
Он отчаянно всматривался в цветы и кустарники, а увидев Иризу, закричал:
— Мисс, быстрее! Идите сюда! — Ириза птицей взметнулась к лестнице и, взлетев на террасу, исчезла в доме.
Герцог медленно и осторожно последовал за нею.
Деревянные ступеньки заскрипели под его ногами, он пересек террасу и через раскрытую дверь вошел в дом.
В слабом свете, проникавшем из другой комнаты, он увидел, что вошел, очевидно, в гостиную с окнами в обоих ее концах.
Уже совсем стемнело, и можно было различить только очертания мебели. Герцог пошел по направлению к свету и очутился в дверях маленькой квадратной спальни с другой стороны дома.
На деревянной кровати, покрытой лишь белой простыней, лежал человек, рядом он увидел опустившуюся на колени Иризу.
Герцогу достаточно было одного взгляда на лежащего мужчину, чтобы понять, что он мертв.
Он стоял в дверях, не зная, как быть дальше, отметив про себя, что отец Иризы был, как и следовало ожидать, чрезвычайно красивым мужчиной.
У него было типичное английское лицо с четкими чертами. Седина тронула волосы на висках, а сам он выглядел крайне изможденным.
Его высокий лоб был отмечен печатью большого ума, и герцог сожалел, что теперь не сможет поговорить с человеком, который мог бы столько поведать.
Ириза склонилась подле отца, нащупывая его пульс, а другую руку приложила к его сердцу. Она была спокойна и сдержанна, что восхитило герцога.
Наконец, поняв, что отец мертв, она сложила его руки на груди и, поднявшись на ноги, осторожно натянула на него простыню.
Она сказала что-то по-арабски слуге, стоявшему у края кровати. Он кивнул, и герцог посторонился, чтобы позволить ему пройти через дверь, пересечь гостиную и выйти из дома.
Он подождал, пока Ириза не глянет на него, и сказал:
— Я сожалею. Мне так хотелось встретиться с вашим отцом.
— И я хотела… чтобы он… познакомился с вами.
Она стояла, глядя на тело, лежавшее на кровати, затем взяла одну из свечей со стола и перенесла ее в гостиную.
Толстая белая свеча в деревянном подсвечнике осветила комнату, которая показалась герцогу бедно обставленной, но со вкусом.
Ему понравились простые плетеные кресла, непритязательные, но практичные в стране, где всегда жарко.
На полках и столиках, расставленных в комнате, он увидел глиняные изделия, резьбу и статуэтки, видимо, найденные в гробницах.
Будто отвечая на его молчаливый вопрос, Ириза сказала:
— Все это подарки папе от тех, кого он лечил.
— Я уверен, что некоторые из этих вещей очень ценны.
— Я не хотела бы… продавать их, — отвечала Ириза, — Но боюсь, что мне… придется это сделать.
Она опустилась в плетеное кресло, видно, не в силах больше стоять.
— Теперь, когда ваш отец умер, — сказал он мягко, — что вы намерены предпринять? Вы же не можете оставаться здесь одна.
Со сдерживаемым рыданием в голосе она сказала:
— Я думаю, нет… но я… хотела бы… остаться.
— Если у вас нет друзей, которые могли бы поддерживать вас, то это невозможно.
Наступило молчание, и он понял, что она отчаянно пытается найти какой-либо способ сохранить этот дом.
— Кому он принадлежит? — спросил герцог, и она поняла, что их мысли следуют в одном русле.
— Миссионерскому обществу, — отвечала она, — наверное, когда они узнают о смерти папы, то пришлют другого работника на его место.
— Он будет старательно обращать египтян в новую веру, — заметил герцог, — пока магия Египта не зачарует его, как и вашего отца.
Ему удалось вызвать у нее слабую улыбку.
— Может быть, ему… понадобится… ассистентка.
Герцог покачал головой.
— Скорее всего у него будет жена и полдюжины детишек.
— Значит… мне придется… отправиться… домой.
Он с трудом мог расслышать ее слова.
— Вы хотите сказать: в Англию?
Она кивнула, как будто ей трудно было говорить, и он спросил ее после паузы:
— У вас есть родственники, которые помогли бы вам?
— Наверное, надо будет ехать к моему деду, но я… не видела его с детства.
— Не думаю, что он откажется принять вас, когда вы остались одна.
Герцог имел в виду, что дед Иризы или другие ее родственники будут покорены ее красотой и умом. Он поражался ее мужественным поведением в таких обстоятельствах.
Хотя Ириза и не говорила ему об этом, но он понимал, что отец значил для нее все и теперь она потеряла былую уверенность и безопасность. Она была одинока в чужой стране, где не смогла бы жить самостоятельно.
Одно дело, думал герцог, быть дочерью миссионера и находиться под защитой святой миссии своего отца, и совсем иное — быть очень красивой молодой девушкой, едва достигшей зрелости, и пытаться жить самостоятельно, без, посторонней помощи.
Он содрогнулся при мысли о том, что может случиться с нею, и, задумавшись на секунду, сказал:
— Поскольку вам приходится возвращаться в Англию, я доставлю вас туда.
По ее изумленному взгляду было понято, что такая мысль не приходила даже ей в голову, и он подумал, что в отличие от Иризы никакая другая женщина, повстречавшись с ним, не позволила бы ему вот так просто уйти из ее жизни, не бросив даже прощального взгляда.
— Но… я не могу… просить вас… об этом, — сказала она.
— Почему же? — удивился герцог. — На моей яхте много места, и я готов подождать, пока вы упакуетесь и уладите ваши дела, и, конечно, похороните вашего отца.
Ириза сжала руки в замешательстве и сказала:
— Но я тем самым… навязываюсь вам, и я уверена, что вашим… друзьям… не понравится это… Но в создавшейся ситуации… мне трудно представить для себя иной выход.
— Тогда я предлагаю предоставить все это мне, — спокойно сказал герцог.
Впоследствии он понял, что его авторитетный тон облегчил все решения для Иризы как теперь, так и в дальнейшем.
Она послала слугу за бальзамирователями, а пока они работали, из соседних хижин пришли землекопы и гробовщик, ждущие указаний.
Он узнал, что в Луксоре в настоящий момент нет христианского священника, а если необходимо было провести службу, то обращались к отцу Иризы, возведенному в священнический сан перед тем, как стать миссионером.