Она глядела на него, как будто не расслышала его слов.
Ее глаза озарились светом, таким ослепительным, как солнце на воде того священного озера.
Герцог не способен был сказать что-либо еще, он видел лишь сияние глаз Иризы, и она почти неслышно спросила:
— Это… то, что вы… хотите?
— Я сейчас только понял, Ириза, — ответил он, — что хочу этого так, как никогда ничего не хотел в своей жизни.
Пожалуй, это единственно верное окончание нашей истории.
— Не… окончание, — прошептала Ириза, — а… начало.
Медленно, будто продвигаясь во времени из прошлого в будущее, герцог взял ее руки и поднес каждую из них к своим губам.
Земное ощущение нежности ее кожи позволило ему стряхнуть с себя будто сковывающие его чары, которые не давали ему говорить и двигаться. Он обнял Иризу, нашел своими губами ее губы и поцеловал.
Он почувствовал, что этот поцелуй был совсем не такой, какие он дарил в прошлом и получал в ответ. В нем не было той пламенной страсти, которую он обычно связывал с вожделением.
Это было нечто совершенно иное, прекрасное, восторженное и духовное.
Он жаждал Иризу не только своим телом, но и разумом, и душой.
И в то же время он благоговел перед нею как перед святыней, чего никогда не испытывал к другим женщинам.
Ее губы были очень нежными, податливыми и невинными, и, зная, что он первый мужчина, поцеловавший ее, он был осторожен и нежен с нею.
Когда он ощутил ее ответную нежность, то поцелуи стали более страстными и требовательными. Чувствуя, что ему не хватает воздуха, он поднял голову, чтобы сказать:
— Как это все могло случиться? Я знаю теперь, ты — та, которую я искал и по ком тосковал всю жизнь, и моя интуиция оказалась сильнее разума и привела меня в Египет в поисках тебя.
— Я люблю… тебя! О, Алексий, я люблю… тебя, как и всегда любила!
— Давно?
— С начала… времен, может быть, даже… еще раньше.
Герцог вскрикнул от счастья и триумфа.
Он целовал ее вновь и вновь, пока она не ощутила, что ее затопляет его страсть, и подняла руки, протестующе шепча что-то.
Он мгновенно освободил ее.
— Прости меня, мое сокровище, — сказал он. — Я тебя боготворю и пытаюсь уверить себя, что ты существуешь реально и не исчезнешь, оказавшись рисунком на колонне, и я смогу найти тебя только через тысячи лет.
— Где бы я… ни была, я буду… всегда любить тебя.
— Неужели это правда, действительно правда, что ты любила меня еще до того, как мы встретились? — спросил герцог.
— Ты всегда был со мной в моих мечтах и моих снах.
Когда папа впервые привел меня к святилищу в Карнаке, я увидела — так же, как мы оба увидели это вчера, — мое прибывание… в Египет.
— Алексий! — тихо сказал герцог. — Так вот как меня звали!
— Ты не против того, что я называю тебя так?
— Нет, конечно, нет, — отвечал он. — Это очень кстати, что у меня теперь новое имя, потому что благодаря тебе я родился заново. В будущем Счастливчик, каким меня знают в Англии, прекратит существование.
Ириза испуганно вскрикнула.
— Нет, я не позволю тебе… измениться! Ты стал таким в течение тысяч лет… прожив, возможно, тысячи жизней… и благодаря твоим добрым делам, ты заслужил положение, которое занимаешь теперь.
— А ты?
Она тихо вздохнула.
— Может быть, я вела себя плохо или забывала творить добро, поэтому стала такой, какая есть.
— Я вполне доволен тобой такой, какой ты стала, — сказал герцог.
И он продолжал целовать ее.
Значительно позже, когда глаза ее все еще сияли как всплывшие на небе звезды, он почувствовал, что она была утомлена, и сказал:
— Я оставлю тебя теперь, любовь моя. Засыпай и думай только, что я люблю тебя и ты будешь моей женой.
— Жаль, что я не могу рассказать папе о нас, — прошептала Ириза.
— Я уверен, что он знает, — ответил герцог.
Он подумал, что сам не ожидал от себя таких слов, и тем не менее знал, что это правда.
Он целовал ее еще много раз очень ласково и нежно и, когда она опустилась на подушку, укутал ее простыней до подбородка.
— Доброй ночи, мое сокровище, — тихо сказал он. — Постарайся увидеть меня во сне.
— Я не смогу… иначе.
Он посмотрел на нее долгим взглядом, прежде чем выключить свет.
Выходя из каюты, герцогу казалось, будто весь мир вокруг перевернулся, и он с трудом мог поверить, что овладевшие им чувства — это не плод его воображения.
Одно было несомненно: он нашел любовь, совершенно новую и необычную, которую, хотя он и отрицал это, всегда искал.
На огромном небосводе сияли звезды и медленно всходил полумесяц.
Ночью якорь был спущен на яхте и все вокруг дышало тишиной и покоем.
Герцог стоял с Иризой на палубе, обняв ее за плечи и глядя вместе с нею в испещренную звездами тьму. Завтра они должны были увидеть храмы Абу Симбель.
Однако теперь для них не могло быть ничего более поразительного, чем взаимное открытие друг друга, и герцогу казалось, что с каждым днем они сближаются все больше.
Счастье их непрерывно возрастало, и ему уже казалось, что оно исходит от них как свет от сияющей звезды.
Ириза ощущала себя как в раю, в реальность которого с трудом могла поверить, принимая его порой за сновидение, способное рассеяться.
Однако каждый раз, когда герцог касался ее, Ириза убеждалась в реальности происходящего с ней, и, хотя они любили друг друга в течение многих других жизней, в настоящее время они были мужчиной и женщиной, и это было слишком удивительным, чтобы выразить словами.
— Ты счастлива, дорогая моя? — спросил герцог.
— Так счастлива, — отвечала она, — что хочу повторить лишь одно: «Я люблю тебя! Я люблю тебя!» — еще и еще раз, пока ты не устанешь это слушать.
— Я никогда не устану, — ответил он, — и я продолжаю благодарить богов за то, что они послали мне такое совершенство, как ты.
Боги, как она и надеялась, определенно благословили их — так думала Ириза, когда они поженились на следующее утро после того, как герцог пришел к ней в каюту и попросил стать его женой.
Она спала без сновидений, но с подсознательным ощущением счастья, с которым и проснулась на следующее утро и увидела Дженкинса, раздвигающего занавеси на иллюминаторах.
— Уже восемь часов, мисс! — сказал он. — И его светлость просил, чтобы вы были готовы встретиться с ним через час!