– Каким дерьмом занимается, каким дерьмом... А ты чо так взъярился? Я вообще-то думал, что ты вроде рака в темной воде.
– Это еще что такое?
– Ну, сонное, – объяснил Тарас. – Ты не припадочный, случаем?.. А не случаем? То спал-спал, а то скакнул, как рыба на сковородке!.. Только что пену не пустил.
Валентин вел машину, смотрел вслед, но когда заговорил, Дмитрий чувствовал, что слова обращены по его адресу:
– Черт... Теперь он мне будет сниться.
– Кто? – спросил Тарас любознательно.
– Да этот... мелкий пакостник. Глаза такие испуганные! Как говорится, наказание неадекватно проступку.
Тарас фыркнул, а Дмитрий ответил как бы в пространство, тоже отвечая не Валентину, а Тарасу, которому впрочем, все и так ясно, врагов надо бить, давить и не пущать:
– Тарас, сейчас в Интернет каждый день впервые заходят тысячи новичков. Начинают шарить во всем сайтам. Среди них немало тех, кто бьет стекла в павильонах, вспарывает кресла в электричках, срывает телефонные трубки в автоматах... В Интернете вообще хмелеют от безнаказанности нагадить всем и каждому, прячась под псевдонимами. А про этот случай... ну, последствия нашего визита!.. вся эта репортерская дрянь раззвонит по всему миру! Покажут наши зверства, даже добавят.
Валентин фыркнул неприязненно, глаза сканировали впереди дорогу:
– Да что там добавлять? Калека останется калекой.
– Зато другие не станут, – ответил Дмитрий так же в пространство. – Других мы уберегли, считай. Будут заходить в Интернет на цыпочках. Раскланиваться со всеми!
Тарас расстегнул рубашку на груди, ветер вскудрявил густую поросль, внезапно спросил:
– А что такое Интернет?
Дмитрий присвистнул в великом изумлении:
– А ты не знаешь?
– Да слышал краем уха... Можно подумать, ты знаешь!
– У меня хороший комп с подключением... Вернее, я думал, что хороший, пока эти два чудовища не увидел. Черт, ты же их так уродовал, что я решил... решил даже, что и к тебе на сайт кто-то заходил и послал тебя на хрен двадцатью способами. Да еще и тебя голого смонтировал с растопыренными ягодицами под ишаком...
Губы Валентина чуть дрогнули, Тарас нахмурился:
– Ну-ну, придержи язык. Я не знаю что такое Интернет, но этот Интернет в троллейбусах сидения выпарывает! И стекла бьет. Даже на остановке, где сам ж от дождя прячется. Но тот Интернет найти труднее. А здесь, как говорит наш полковник, все оставляет следы.
Валентин покачал головой:
– Жестоко мы его. Чересчур.
– Жестко, – согласился Тарас. – Но не выслеживать их всех, а потом к каждому вот так? Лучше прижечь язвочку, а то потом на ампутацию!
– Гм. – проговорил Валентин, – Язвочку жалко.
Тарас жизнерадостно захохотал, а Дмитрий мстительно подумал, что Валентин, несмотря на его аристократический вид и манеры лорда, наверняка и от компа шарахается, как от вредной причуды технофилов. А то и облучиться боится. Тупой, хоть и знает как держать вилку.
А Тарас неожиданно сказал в спину Валентину:
– Ничего, Валя... Нас еще призовут на настоящее!
– Когда? – спросил Валентин скептически.
Тарас ответил очень серьезно, настолько серьезно, что Дмитрий посмотрел на него с удивлением, будто на месте боевого десантника вдруг оказался другой человек:
– Россия сосредотачивается, Валентин. Мы им такое унижение не простим.
На телефонные звонки Дмитрий не отвечал, и Филипп, полный недобрых предчувствий, позвонил Славе. Вдвоем прошлись сперва по Тверской, а когда свернули в Козицкий, сразу заметили каких-то личностей, что чересчур часто шастали по двору. Да и чужие машины во дворе, а здесь уже всех знают как облупленных. В машинах кто просто сидел и слушал радио, кто читал газету. И хотя машины далеко, к тому же поставлены так, чтобы никому не мешать, но по тому, как не давали себя «запирать» было ясно, что готовы в каждую минуту сорваться с места.
Слава бесцельно прохаживался по двору, заглянул в мусорный ящик и даже поковырялся: в Москве полно бездомных интеллигентного вида и не только бездомных, что не гнушаются заглядывать в мусорные баки, а Филипп бодро вбежал в подъезд, поднялся на этаж Дмитрия.
Все цело, дверь не отжимали, ни царапины, коврик на месте. Если бы отжимали домкратом, не говоря о выламывании, следы бы остались, а так, похоже, дверь последний раз открывали и закрывали ключом. Или же очень хорошо выбранной отмычкой.
Славка смотрел по сторонам, пока Филипп выходил из подъезда, и только когда они оказались рядом, спросил жадным шепотом:
– Ну что?
– Исчез, – ответил Филипп жестко. – Просто исчез.
– Будем заявлять в милицию?
– Смеешься? Им бы только бабок беспомощных штрафовать...
Слава повесил голову, их участковый был известен тем, что сшибал взятки всюду, где только мог, и с кого только мог, а при его должности и умишке двухнедельной лягушки мог обирать только беспомощных старух, торгующих редиской у станции метро.
Улица медленно двигалась навстречу, покачиваясь из стороны в стороны, совсем рядом, за бордюром шуршали шинами роскошные иномарки, толстые и сытые люди мчались прожигать жизнь, красивые женщины уютно балдели на задних сидениях, их ждали накрытые столы в ресторанах и расстеленные постели в задних комнатах... ну, или кого на роялях, если уж так надо с вывертами, а здесь холодно и зябко, в животах пусто, а в сердцах ненависть, что требует прямо сейчас выхватить пистолет и стрелять вот в этих, богатых, сытых, преуспевающих...
На перекрестке потоптались, чувствуя себя внезапно осиротевшими. Отсюда раньше сворачивали к Дмитрию, подолгу сидели в его уютном комнатке и разговаривали о России. А куда теперь?
Слава поднял зябко поводил плечами, несмотря на прокаленный воздух, а Филипп сказал тяжело:
– Пойдем ко мне.
– Пойдем, – согласился Слава мертвым голосом. – Купить по дороге что-нибудь?
Под всеобъемлющем «что-нибудь» в России всегда подразумевается только одно, конкретное, но Филипп покачал головой:
– Сейчас нам бы по чашке кофе.
– Горячего, – согласился Слава. – И покрепче.
Город казался чужим и враждебным. Хотя до Филиппа рукой подать, чуть ли не в соседнем доме, но они походили кругами, вдруг за ними хвост, чуть согрелись, но по-прежнему избегали смотреть на белые лица друг друга.
Уже от метро «Тверская» прошлось буквально проталкиваться в узком проходе между стеной и вылезшими на тротуар роскошными иномарками. И хотя от метро до Козицкого переулка только один квартал, оба разогрелись от злости и унижения, а в тесном Козицком между зданием Елисеевского и ювелирного все те же иномарки, что прижались одна к другой как хрупкие яйца в простой авоське, протискиваться можно только по одному, да еще по проезжей части, где то и дело проползают эти тупорылые подводные лодки с темными стеклами и бронированными дверьми.