Дмитрий уже с автоматом в руках прикрывал отход, все может случиться, за спиной послышался хруст, потом еще. Тарас никогда не упускал случая потренироваться в нанесении точных ударов. А определить, какой из них действительно точный, можно проверить только на практике.
Еще в коридоре слышали как грохот сотрясает землю. По ту сторону окна страшно блистало, словно великаны работали с электросваркой. Валентин раскрыл входную дверь, отпрыгнул от косой завесы ливня. Холодный ветер ворвался в комнату, поднял бумаги и с грохотом свалил торшер.
– Пошли, – сказал Ермаков холодновато, – не сахарные.
Он ступил на мокрое крыльцо, скупая улыбка раздвинула губы. Полоса ливня тут же пошла дальше, оставляя чистый вымытый мир. Дальние верхушки деревьев вспыхнули под лучами солнца. Свет быстро бежал в их сторону, изгоняя тьму, очищая мир, как они только что очистили дачу.
– Ну и полковник у нас, – раздался за спиной Дмитрия голос Тараса. – Как рассчитал!.. Чтобы, значит, дождик переждать!
Он захохотал, отпихнул Дмитрия и пошел за Ермаковым по красиво уложенной плитами дорожке к воротам. Створки распахнуты, но джип Ермаков оставил по ту сторону. Ливень стряхнул на крышу ворох листьев и сора, колеса в луже чуть ли не по оси. Тарас оступился, подняв ворох брызг, выругался, его совсем не спецназьи ботинки уже не первый месяц просят каши,
Ермаков сел на заднее сидение, сразу начал просматривать бумаги. Тарас опустился рядом с Валентином, тот за рулем, а Дмитрий вдвинулся на сидение рядом с полковником, стараясь не потревожить. Валентин вырулил на дорогу, джип пошел по-жигулячьи, тихий и неприметный, и лишь когда выбрались на магистраль, Валентин оглянулся, никто ли не видит, вдавил педаль почти до упора, затем открыл приемник и нажал на верньер громкости, вместо того, чтобы повертеть.
Мотор рыкнул, машина рванулась как крылатая ракета, а усиленный мотор все набирал и набирал обороты, пока Тарас не забеспокоился:
– Ты... того... Дорога после дождя...
Валентин вздохнул и сбросил газ:
– Это я так...
– Да ладно тебе, – отозвался Тарас. Глаза его отыскали в зеркальце заднего вида полковника, тот читал бумаги, голос стал чуть громче: – Кому это нравится? Мы элита среди элитных частей. А чем занимаемся? Нас учили такой же группой ядерные центры захватывать, а мы за мафиози гоняемся!
Валентин хмыкнул:
– А ты тем скажи, кого вовсе сократили. Они бы рады даже за карманниками.
– Ну да, средств недостает. На такие вот дачи!
Дмитрий с таким напряжением смотрел в их спины, что в шее начало покалывать. У полковника в руках могут быть секретные бумаги, куда рядовому десантника лучше не заглядывать, есть разные допуски, разные степени секретности, но с другой стороны: если не хотят, чтобы он видел, надо либо прятать, либо не допускать его самого...
Он скосил глаза на бумаги. На губах Ермакова блуждала полуулыбка. Он спрятал листки в сумку на боку, глаза его встретили взгляд Дмитрия.
– Ну, вернем награбленные деньги, – сказал Дмитрий. – Ну и что? Таких генералов у нас вагон и маленькая тележка. За нашим ворьем никакой Кречет не уследит.
Ермаков искоса взглянул на злое лицо молодого десантника:
– Уверен? Кречет не сыпет выговорами. Он начал расстреливать крупных казнокрадов. Ты еще не знаешь, данные не обнародованы, но расхищение собственности сократилось всемеро! Чувствуешь разницу?
– А этот? – не сдавался Дмитрий.
– Этот успел еще до Кречета. И перевел в швейцарские банки. Но кто тебе сказал, что это будет возвращено... гм... таким традиционным и не оправдавшим себя способом?
Дмитрий уставился на Ермакова.
– А... как?
– Мы самостоятельная группа, – напомнил Ермаков. – Мы получаем задание, а затем... затем сообщаем о выполнении. Или даже не сообщаем, если и такие случаи. А как выполняем – никакой штабист не проследит за каждым нашим шагом и не растреплет дома жене, любовнице и попутчику в такси. Понял?
Дмитрий кивнул, в груди росло теплое и вместе с тем тревожное чувство. Полковник слишком ему доверяет, рассказывая такое о спецподразделении. Либо он так уж хорош, либо... дела идут не настолько хорошо, иначе не стал бы откровенничать с желторотым новичком.
– Да, – прошептал он, – если такое нам доверие... то просто мороз по шкуре идет!
– Хорошо сказал, – кивнул Ермаков. – Обычно здесь начинают ликовать... Но больше доверия – больше ответственности. Да, мы получим те наворованные и вывезенные из страны миллиарды долларов! Но не все вернем так уж прямо. Что-то и оставим...
Он улыбнулся, показав крупные зубы, похожие на лошадиные, но сама улыбка была настолько волчьей, что мурашки пробежали по спине Дмитрия.
Если что-то и оставят, сказало в черепе громко и отчетливо, то на других счетах и на другие имена. И уж явно не для того, чтобы приумножать богатство проклятой Империи!
Вечером Тарас отыскал Дмитрия в бытовке:
– Ну как тебе сегодняшняя прогулка?
– Да почаще бы, – ответил Дмитрий.
– А, понравилось? Тогда пойдем, посмотрим. В красном уголке самый большой телевизор.
Дмитрий поднялся, чувствуя как все тело застыло после долгих часов сидения перед монитором:
– На что посмотрим? Опять порнуха?
– Еще какая, – ухмыльнулся по весь рот Тарас.
В большой комнате расположилось около двух десятков бойцов. Ни одного курсанта, все как один бывалые, опытные.
На экране сменялись картинки леса, внезапно возникали то верхушки деревьев, то укрытая травой земля, словно снимал неумеха, в руках которого камера смотрела во все стороны.
Наконец деревья раздвинулись, открылся вид на удаленный трехэтажный дом, обнесенный выдвинутой далеко оградой. Дмитрий признал дачу вора с генеральскими погонами, только съемка велась с иной точки, где был он сам. Из динамика донесся голос Тараса:
– У них здесь все натыкано жучками. Правда, мы с Валентином тоже расставили глушители, но не везде, не везде...
В ответ прозвучал такой незнакомый и в то же время знакомый голос, чистый, без помех:
– Потише...
– Чо?
– Твое «чо» слышно на даче. Ты готов?
– Я пошел, – ответил голос Тараса.
Дмитрий оглянулся на Тараса. Тот сидел, улыбаясь во весь рот, жестом пригласил сесть рядом. Дмитрий смотрел на экран со смесью стыда и раздражения, будто его постыдно обманули. Съемка вилась тремя камерами: у Валентина вделана в пуговицу на груди, у Тараса в шлеме, даже Ермаков оказался с миниатюрной телекамерой, умело вмонтированной в верхнюю пластину бронежилета.