Надя совсем не ожидала увидеть ее здесь и уж тем более не предполагала, что та будет заявлять свои права на него.
Девушка села в кресло, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, и попыталась все это обдумать.
После некоторого размышления кое-что начало проясняться.
Магнолия, как рассказывал Уоррен, отказалась выйти за него, потому что у нее появился шанс связать судьбу с человеком, обладающим дворянским титулом.
Вероятно, это был двоюродный брат Уоррена, погибший в результате несчастного случая.
Теперь, когда кузен мертв, она хочет вернуть Уоррена, но оказалась ему более не нужной.
И это вполне естественно: его гордость не допустит, чтобы какая-либо женщина с презрением отвергла его, а потом заполучила снова — даже такая красивая женщина, как Магнолия Кин.
— Она красива, но опасна! — пробормотала девушка.
Вспомнив выражение глаз Магнолии, она вдруг почувствовала, что страх, оставшийся, как она полагала, в Париже, снова охватывает ее, тот самый страх, в котором она жила так долго.
Ей показалось несправедливым, что она вынуждена снова испытывать его, когда, казалось бы, уже от него избавилась.
Но тут отворилась дверь, и вошел Уоррен.
Он выглядел таким красивым, элегантным в костюме для верховой езды, с курткой из габардина и в сверкающих сапогах; во всем его облике сквозила мощь, внушающая окружающим чувство уверенности и безопасности.
У Нади невольно вырвался громкий крик восторга.
— Я думала о вас!
Уоррен закрыл за собой дверь и подошел к ней.
— Что делала здесь эта женщина? Она вас огорчила?
— Как могли вы… знать… что она здесь?
— Я видел, как отъехала ее карета, — ответил он, — и мог предположить, что целью ее визита было расстроить мою матушку или вас.
— Ваша матушка еще не спускалась вниз.
— Значит, она хотела огорчить вас. Что она вам сказала?
Так как его голос по-прежнему звучал резко и твердо, Надя ощутила дрожь во всем теле, лицо ее было очень бледным.
Поняв ее состояние, Уоррен сказал уже совсем другим тоном:
— Вы расстроены, а этого мне бы меньше всего хотелось. Я должен был с самого начала предвидеть возможность этого.
— Но… откуда вам было знать?
— Я велел ей покинуть мой дом, и она очень рассердилась. Поскольку ей говорили, что мы помолвлены, она явилась сюда, дабы излить свой гнев на вас!
— Она… очень красива!
— Когда-то я тоже так думал.
— А теперь?
Надя посмотрела на него и удивилась, заметив, что он улыбается.
— Теперь она больше не в состоянии огорчить меня.
— Я… я так рада!
— Но она расстроила вас, а ЭТО непростительно!
— Не говорите так. Со мной уже все в порядке. Все это было… просто от того, что она… выглядела довольно грозной и сказала, что вы принадлежите ей.
— В этом она ошибается.
Он взглянул на девушку.
— Полагаю, мне не следовало бы говорить вам об этом, но раз уж вы взялись помочь, вам надо знать всю правду. Я не хотел признаваться в этом даже себе — я втайне опасался, что, когда увижу ее опять, она так или иначе сумеет вновь прибрать меня к рукам.
— А теперь… вы не испытываете такого чувства?
Уоррен вспомнил, что прикосновение губ Магнолии ни в коей мере не оказало на него прежнего воздействия, и ответил:
— Я свободен. Абсолютно и полностью свободен!
С этими словами он подошел к окну и, глядя на освещенный солнцем сад, подумал, что его красота принадлежит ему, равно как и красота дома, озера, огромных дубов, в тени которых расположились на отдых олени.
Теперь он чувствовал, что может наслаждаться всей этой прелестью и никакая тень не омрачит его счастья.
Позади него мягкий голос произнес:
— Н-наверное, вам… я больше… не нужна… и мне… надо уехать.
Он обернулся и встретился взглядом с глазами Нади, которые умоляюще смотрели на него.
Он понял: девушка боится, как бы он не потребовал от нее немедленно покинуть его дом.
— Конечно же, вы мне нужны, — ободрил он ее. — Было бы катастрофой, если б Магнолия хоть на миг предположила, будто я привез вас сюда только затем, чтобы вы один раз увиделись с ней, и узнала бы, что сразу после ее отъезда вы тоже уехали.
— Вы… хотите, чтобы я осталась?
— Я настаиваю на этом! Таково было наше соглашение. Как вы помните, я говорил, вы пробудете здесь столько, сколько я сочту необходимым.
— А это… действительно необходимо? Вы говорите это… не только для того, чтобы помочь мне?
— Вы мне нужны, — ответил он, — и я исхожу исключительно из моей личной выгоды, когда говорю об этом.
Облегчение, промелькнувшее на ее лице, было чрезвычайно трогательным, и он добавил:
— За время службы в армии я убедился, что никогда не следует недооценивать противника; у меня такое предчувствие, хочу надеяться — ошибочное, что Магнолия легко не сдастся.
— Это как раз то, о чем я… тоже подумала, — сказала Надя. — Но… вы уверены, что она больше не сможет… причинить вам боль от утраты?
— Нет, конечно, нет! — воскликнул Уоррен. — Единственное, что она могла бы сделать, — это причинить боль моему сердцу, как это было раньше.
— А теперь?
— Я буду наслаждаться жизнью, ни на минуту больше не вспомню о Магнолии.
— Тем не менее, — промолвила Надя не без некоторого колебания, — хоть я не могу предположить, на что она способна, все-таки думаю, она еще может представлять опасность для вас.
— Вздор! — возразил Уоррен. — Мы попросту изображаем из себя буку, как это было в детстве.
Надя засмеялась.
— Я тоже боялась буки, когда была маленькая.
По ее лицу пробежала тень, и Уоррен догадался, что она испытывала страх не только в детстве, но и когда стала старше.
Он хотел расспросить ее об этом, подстегиваемый любопытством, но понимал, что это слишком преждевременно.
Возможно, когда-нибудь она доверится ему, но сейчас следует уважать ее желание сохранять в тайне свое прошлое.
Поэтому он сказал:
— Я прошу вас присутствовать на завтраке, там вы встретитесь с моими родственниками.
Многие уже прибыли, а с остальными познакомитесь во время обеда. Ну а сейчас, поскольку у. нас много свободного времени, я подумал, что вам должна понравиться прогулка в экипаже по поместью, во время которой вы сможете полюбоваться моим большим домом.