— Возможно, для вас было бы… лучше ж-жениться на ней, как… она того хочет, — вымолвила Надя чуть ли не шепотом. — В конце концов… вы… когда-то любили ее.
Однако, повинуясь непроизвольно возникшему импульсу, она поняла: ей претит сама мысль, чтобы Уоррен стал мужем такой женщины.
Он слишком утончен, слишком благороден, слишком великолепен, чтобы растратить себя на ту, что не остановилась бы и перед убийством, лишь бы добиться своего.
Уоррен нахмурился, и вертикальная складка пролегла меж бровей.
— Я бы даже не стал пытаться спасти Магнолию от виселицы, на которой она бы закончила свои дни, если б не бедняжка Берта, — гневно произнес он.
— Ветеринар не мог бы… спасти ее?
— Она умерла мгновенно, съев шоколад, который Магнолия предназначала вам.
Он посмотрел на девушку потемневшими от негодования глазами.
— Она не предвидела, что я окажусь здесь, но она следила за тем, чтобы в доме не осталось больше ни одного родственника, который мог бы задержаться допоздна.
Уоррен перевел дыхание и продолжал:
— Она знала, что маме нельзя есть шоколад и останетесь только вы, причем будете одна, когда вам вручат ее «подарок».
Издав короткое восклицание, похожее на проклятие, он заключил:
— Вот что здесь произошло, и с этим ничего не поделаешь. Я не могу выдвинуть против нее никакого обвинения, хотя вы только чудом остались живы!
Надя инстинктивно придвинулась к нему и положила руки в его ладони.
— Страшно подумать… очень страшно, — пролепетала она. — Но по крайней мере вы не съели ни одной… как собирались после обеда.
— Берта спасла нас, и мы должны быть ей благодарны, — сказал Уоррен. — Я распорядился, чтобы ее похоронили на собачьем кладбище, где покоятся все наши собаки — надеюсь, они пребывают там в счастье и покое.
В первый раз после того, как вошла в гостиную, Надя улыбнулась.
— У нас тоже было кладбище, где хоронили наших собак. Тогда я была маленькой девочкой, и у меня вошло в привычку класть косточку на каждую могилку: я думала, ночью они сгрызут их, когда поблизости никого не будет, и утром кости всегда исчезали.
— Где находилось это ваше кладбище для собак? — спросил Уоррен.
Поняв, что вела себя неосмотрительно, Надя отняла руки из его ладоней и поспешно сказала:
— Мы говорили о бедняжке Берте, а завтра я хочу посмотреть, как ее будут хоронить.
— Вы также рассказывали про ваших собак, — напомнил Уоррен. — Какой породы они были?
— Я не хочу… говорить… об этом, — опустила глаза Надя. — Вы должны посоветовать мне, как обезопасить себя от мисс Кин… и, возможно, ради вашего же блага… мне следует… покинуть этот дом.
В то же время она понимала, что у нее нет желания расставаться с Уорреном.
В сущности, необходимость разлуки ее очень пугала.
Как бы поняв ее мысли и чувства, Уоррен снова взял ее руки в свои ладони.
— А теперь послушайте, Надя, — произнес он. — Обещаю всегда заботиться о вас и защищать вас. Я не допущу, чтобы повторилось нечто подобное.
Ее пальцы дрожали в его ладонях, и он спросил:
— Вы по-прежнему верите мне?
— Вы знаете, что верю, — ответила Надя.
Она подняла на него глаза, и они долго не могли оторвать взгляд друг от друга.
Во время обеда Надя попыталась съесть понемногу от каждого блюда.
Когда с трапезой было покончено, они опять перешли в гостиную.
Последние лучи догоравшего солнца окрасили горизонт в малиновый цвет, и, влекомые безотчетным порывом, Надя и Уоррен подошли к открытому окну.
Покой и чудное благоухание, царившие в саду, отвергали саму мысль, что за пределами сада находится мир, где существует опасность и ненависть.
Они вышли в сад и остановились у солнечных часов.
На камне, истертом веками, чья-то искусная рука высекла забавные фигурки.
— Я хочу, чтобы вы были здесь счастливы, — молвил Уоррен как бы в продолжение своих мыслей.
— Я счастлива, — ответила Надя, — и я больше не боюсь мисс Кин… и ничего другого… тоже.
По тому, как она произнесла последние слова, он понял, что ей грозит другая опасность, которую она предпочитала сохранять в тайне.
Уоррен вновь ощутил непреодолимое желание услышать от Нади правдивый рассказ о себе, но знал — ее расстроит невозможность удовлетворить его любопытство.
Она выглядела такой прелестной и в то же время такой хрупкой и нематериальной в тускнеющем свете дня, что ему казалось абсурдным ее участие в столь драматических и смертельно опасных событиях.
— У меня до сих пор не было случая сообщить вам, — сказал Уоррен, — сколь великолепно вы вчера справились со своей ролью. Вы пленили всех моих родственников, и я считаю, мне очень повезло — я нашел жену, достойную быть полновластной хозяйкой в Баквуде.
— Они все очень добры ко мне, — смущенно молвила Надя, — а ваша матушка… просто чудесная!
— Моя матушка утверждает: в вас есть все, что она надеялась найти в будущей невестке.
— Она очень подавлена тем, что сейчас произошло.
— После разговора с ветеринаром я объяснил ей, кто виновен, и она лишь ответила, что это ее не удивляет.
— Но она испытывает страх… как и я… от того, что мисс Кин может попытаться… причинить вред вам.
— Не думаю, чтобы она хотела убить меня, — заметил Уоррен.
Надя слегка вскрикнула и снова протянула к нему руки.
— Если она не добьется своего…. если вы все равно не женитесь на ней… даже после того как… она избавится от меня… тогда она возненавидит вас за то, что вы не идете навстречу ее желаниям… и тогда она могла бы попытаться взять реванш… как вы это делаете сейчас.
Конец фразы прозвучал глухо, но Уоррен расслышал.
Решив, что было бы не правильно отнестись к ее словам слишком серьезно, он непринужденно сказал:
— Я вполне уверен — что бы ни случилось, вы спасете меня, и уже доказали это. Причем ваша помощь явилась как нельзя вовремя.
— Разве я… действительно сумела вам помочь?
— Вы знаете, что смогли, — ответил он. — Если бы вас здесь не было. Магнолия каким-нибудь хитрым способом, пожалуй, убедила бы моих родственников, что я связан определенным обязательством перед ней. Вот что я предвидел и чего опасался, когда просил вашей помощи.
Они погрузились в задумчивое молчание.
Потом Надя с некоторой робостью произнесла:
— Я… я думала, вы, наверное, захотите… чтобы я… удалилась… но теперь понимаю, мое предположение скорее всего ошибочно.