У нее возникло то же незнакомое чувство, что и тогда, когда он целовал ее, но она объяснила это своим смущением.
Торт был разрезан, и стюарды, оставив два ломтика на столе, унесли его, чтобы угостить всех на борту «Морского волка».
Перед маркизом стоял графин бренди, заставивший Олу вспомнить вечер, когда она подлила ему опий. Казалось, он подумал о том же самом и, немного помедлив, сказал:
— Мы испытали вдвоем необычные события, Ола, и, возможно, самое необычное из них произошло сегодня.
Она подумала, что он упрекает ее, и, помолчав, произнесла тихим голосом;
— Простите… меня.
Он поднял брови.
— За что?
— За то, что явилась причиной всего… этого. Я знаю, что вы должны… чувствовать.
— Я сомневаюсь в этом.
— Нет, я знаю, — настаивала она. — Вы поклялись, что никогда не женитесь, и говорили мне, что ненавидите женщин, как я ненавижу мужчин, и тем не менее из-за того, что я… вынудила вас оставить меня на вашей яхте, я теперь — ваша… ж-жена.
Ей почему-то было трудно произнести последнее слово, и она запнулась, поскольку оно звучало очень интимно.
Она ощутила, как порозовели ее щеки.
— Я думаю, что нам предстоит много узнать друг о друге, — сказал маркиз, — мы оба разумные люди и хорошо понимаем, что сказанное нами вчера может утратить свое значение сегодня.
Ола слабо улыбнулась ему.
— Вы слишком добры ко мне, — сказала она, — но я хотела бы что-то сказать вам.
— Что? — спросил маркиз.
Он не наливал себе бренди, просто сидел, откинувшись на своем стуле и глядя на нее. Он казался спокойным и расслабленным, только смотрел на нее так, будто видел ее впервые.
— Мы… женаты, — сказала Ола тихим голосом, — и, как вы сказали, мы не могли поступить иначе при таких обстоятельствах. Но я хочу, чтобы вы были счастливы, и когда мы возвратимся в Англию, я буду делать… все, как вы решите.
— Что вы имеете в виду? — спросил маркиз.
Ола не могла ответить ему сразу. Она пыталась подобрать нужные слова, чтобы сформулировать мысли так ясно, как ей хотелось бы.
После долгой паузы она сказала:
— Если вы захотите, чтобы я жила… отдельно от вас, или если мы будем иногда вместе, чтобы людям не казалось странным, что мы живем врозь, я попытаюсь… сделать так, чтобы вы были довольны мной, и буду вести себя так, как вела бы себя жена, которую вы сами бы выбрали для себя.
Маркиз молчал, и Ола подумала, что, по-видимому, ее предположение об их будущей раздельной жизни он находит приемлемым.
Она взглянула на маркиза и нашла его таким прекрасным, в нем был какой-то шарм, который выделял бы его в любой компании мужчин.
«Он такой значительный и необыкновенный, — думала она про себя, — и по-своему великолепный».
Вдруг она со всей отчетливостью осознала, что он — ее муж, что она носит его имя и является его женой!
Будто до нее долетел голос с небес и Ола поняла, что не хочет расставаться с ним. Она хотела быть с ним, хотела говорить с ним… слушать его…
Она хотела… Ола едва могла признаться самой себе, она хотела, чтобы он… еще раз поцеловал ее!
Настолько странно было ей думать так о маркизе, и у нее бешено заколотилось сердце!
В панике она хотела убежать из салона, если бы вдруг он догадался, о чем она думает.
Словно приняв какое-то решение, маркиз сказал;, — Дайте мне вашу руку, Ола.
И он протянул ей свою руку, и она покорно опустила в нее свою ладонь и почувствовала, как сомкнулись вокруг нее его пальцы.
— Мне кажется, что между нами не должно быть недоразумений и недомолвок, — сказал он. — Я должен сказать вам, чего жду от будущего и что испытываю к вам сейчас.
Он почувствовал, как задрожали ее пальцы, когда он продолжил:
— Мне, может быть, трудно будет заставить вас поверить, но когда мы поженились, я понял, что хотел именно этого, и что вы действительно — та жена, которую я избрал бы для себя, даже если бы мы встретились при совершенно других обстоятельствах.
Ола была настолько поражена, что долго молчала и с изумлением не сводила с него глаз.
— Это… правда? — прошептала она.
— Это правда, — ответил маркиз. — Может быть, я должен объяснить вам, хоть это теперь и не важно, почему я сказал, что ненавижу женщин и почему вообще отправился в этот вояж.
— Нет! — быстро сказала Ола. — Нет, пожалуйста, не рассказывайте мне! Я почувствовала, я уверена, что вам причинили боль, и сделала это женщина, но я бы не хотела знать об этом!
Маркиз с удивлением смотрел на нее, а она продолжала:
— То, что произошло в прошлом, не имеет отношения ко мне, кроме того, что вы оказались там, где я нуждалась в вас больше всего! Поэтому, если возможно, я бы хотела, чтобы мы начали нашу жизнь вместе заново… отбросили бы несчастья, проблемы и… трудности, мучившие нас до того, как мы… встретились… друг с другом.
Она издала тихий звук, похожий на всхлипывание, и сказала:
— Я назвала вас моим добрым самарянином, и вы оказались именно таким. Если бы вы не взяли меня на свою яхту, когда я была в отчаянии, моя жизнь могла бы сложиться совершенно иначе. Она превратилась бы, в ужас, о котором… страшно подумать!
— Я понимаю, о чем вы говорите, — ответил маркиз, — я думаю, что нет другой женщины, столь здравомыслящей, как вы.
Его лицо осветилось улыбкой, и он добавил:
— Но вы оказались еще и очень оригинальной, Ола, и чрезвычайно непредсказуемой с самого начала нашей встречи.
— Я знаю, — согласилась она, — но я постараюсь, я постараюсь… изо всех сил, не совершать больше ничего… вопиюще скандального, буду тихой и… сдержанной, чтобы вы могли… гордиться мной.
— У меня такое чувство, что если вы будете очень стараться переделать себя, то результат окажется довольно скучным, — сказал маркиз. — В конце концов за это время я начал привыкать к драматическим волнующим событиям, и думаю, что стал бы тосковать без них.
Он подтрунивал над нею, но по-прежнему крепко держал руку Олы, и она сказала:
— Я хочу… угождать вам и радовать вас.
— Почему? — спросил маркиз.
Она удивилась его вопросу, но он ждал ответа.
— Вы были так… добры ко мне, — сказала она, — ведь жена… должна угождать своему мужу.
— И это все?
Она вопросительно посмотрела на него, и, когда встретилась с ним взглядом, сердце у нее забилось еще сильнее, чем раньше.
Более того, она не могла оторвать от него взгляда, и хотя маркиз не двигался с места, ей казалось, будто он своей рукой притягивает ее все ближе к себе.