ВОСТОЧНЫЕ НЕМЦЫ ТОСКУЮТ ПО ПРЕИМУЩЕСТВАМ СОЦИАЛИЗМА
Каждый четвертый житель Восточной Германии высказывается за восстановление… Берлинской стены.
Об этом, со ссылкой на опрос, проведенный одной из социологических служб, сообщило Саарское радио. По словам экспертов, 95 процентов восточных немцев считают, что в бывшей ГДР «были и хорошие стороны, а именно — право на труд, лучшая система социального обеспечения и невысокий уровень преступности».
Агентство Рейтер
Вечером того же дня они доехали до Ганновера, остановившись в двух соседних номерах отеля.
Ужинали вдвоем на террасе. Мария надела темное платье и сняла наконец свои черные очки; Дронго впервые с удивлением заметил, как она хорошо выглядит. Мария, перехватив его взгляд, усмехнулась, не выдавая своего удовольствия.
— Вы хорошо смотритесь, — немного растерянно проговорил Дронго.
— Благодарю. — Мария прошла к столу. Он сел напротив.
— Я и забыла уже, когда надевала это платье, — честно призналась она. — Вожу его с собой для работы. Иногда приходится появляться вечером на приемах.
Дронго вспомнил о ее работе и с отвращением подумал, что и этот наряд служит ей для выполнения очередных заданий. Он углубился в изучение меню. Мария свою карту не тронула.
После того как официант, приняв заказ, удалился, Дронго проверил скэллер и обратился к Марии:
— Вы передадите завтра сообщение о нашей встрече с Эдит Либерман?
— Связной будет ждать в двенадцать часов, — кивнула она. — Сообщение у меня уже готово. Думаю, что немцы получат информацию через день.
— Мужественная женщина эта Эдит, — словно раздумывая, произнес Дронго. — Всю оставшуюся жизнь она будет под наблюдением. Даже для мужчин это тяжело, а представьте, каково ей.
Мария посмотрела на него, ничего не ответив.
— Если все пройдет нормально, я выеду в Брюссель через два дня, — напомнил Дронго.
Официант принес заказ, бесшумно расставляя все на столе.
— У нас серьезные разговоры всегда в ресторанах, — улыбнулась женщина, тряхнув головой.
— Просто я люблю вкусно поесть. Ваше здоровье… Как вы думаете, она справится? — спросил он.
— Конечно, справится. Ей только пятьдесят три года. А она сидит одна дома. От такой жизни можно сойти с ума. Это просто подарок для нее, — серьезно ответила Мария.
Он сосредоточенно жевал. Кажется, впервые он начал понимать, что движет самой Марией в ее работе.
— Вы тоже? — наконец спросил Дронго.
— Не поняла, — хмуро сказала Мария.
— Вами тоже движет чувство одиночества? Простите, можете не отвечать, если вам не хочется.
— Хочется. — Она взяла бокал. — Ваше здоровье, Дронго, — сделала глоток. — Да, я тоже боюсь одиночества, — призналась Мария.
«Десять лет, — вспомнил он. — В восемьдесят втором убили ее мужа».
— Почему вы не вышли замуж? Вам тогда было двадцать четыре года.
— Мне было тогда очень больно, — чуть помедлив, ответила Мария, — я не могла просто нормально мыслить. После смерти мужа эта кровавая мясорубка меня доконала. Я ведь работала в штабе военной разведки. А потом стала снайпером. Через два года меня направили в школу КГБ, потом моя работа в управлении «К». Вы были правы, я действительно больше ничего не чувствую. Все чувства постепенно атрофировались.
Она достала сигареты, щелкая зажигалкой. К ним подскочил официант.
— Здесь нельзя курить, миссис, — быстро проговорил он по-английски.
— Оставьте, — попросил Дронго, доставая сто марок. — Вот штраф за ее курение. Вы же видите состояние женщины.
Официант денег не взял.
— Простите, мистер, — виновато пробормотал он, отходя от них.
— Мои вопросы вас расстроили, извините меня.
— Нет, при чем тут вы? — Мария махнула рукой, не переставая дымить. — Просто вы были правы сегодня утром. Я все понимаю. Но остановиться уже невозможно.
— Если бы во время нашей встречи с Либерман к ней заглянула контрразведка, вы правда стреляли бы в меня?
— Да, — сразу ответила Мария, — безусловно. У вас не было бы в таком случае ни одного и шанса спастись.
— Спасибо за откровенность. Значит, вы все-таки имеете инструкции на этот счет.
— Только ради спасения операции. А вообще я должна охранять вас.
— Своеобразная защита, вы не находите?
— Не знаю. Это меня не интересует. Официант принес мясо с гарниром.
— В разных странах мира, кажется, в Австрии и в Дании, я много слышал об убийце-женщине по кличке Кобра. Я представлял вас постарше.
— Я вас тоже. Сколько вам лет на самом деле?
— Почти тридцать пять.
— А выглядите намного старше, значит, мы примерно одного возраста. Так что ваши предположения были верными.
— Нет, — возразил Дронго, — я думал, что вам лет шестьдесят. В 1986 году в Нью-Йорке в меня стреляла профессиональная убийца Луиза Шарнер. Ей тогда было сорок пять. Видимо, убийство — профессия женщин средних лет. Я был тяжело ранен.
— Ее нашли?
— Разумеется, нет.
— Я слышала об этом, но не знала подробностей. Вы тогда проводили операцию по обеспечению безопасности глав государств на сессии ООН.
— Верно. Но это все в прошлом. Я долго болел, почти три года не работал. И наконец осенью девяносто первого получил очередное задание — отправиться в Австрию.
Женщина достала вторую сигарету. Официант, смирившийся с подобным нарушением, больше не подходил. Для аккуратного немца должно было случиться нечто исключительное, чтобы посетители осмелились нарушить строгие правила ресторана. Поэтому он благоразумно молчал.
— Там я встретился с женщиной. С любимой женщиной, которую ждал несколько лет. Кроме нее, у меня там находилось двое связных, один из них был моим близким другом. Рассказывать дальше?
Она молча кивнула.
— Выяснилось, что меня послали для подставки. Тогда в Вене шла крупная игра трех разведок — советской, американской и МОССАДа. Моего друга убили наши, другого связного — израильтяне. Женщину — сами американцы. Интересная комбинация, правда? — горько спросил он.
Она смотрела ему в глаза. Рот был плотно сжат, и теперь видны стали упрямые складки, начинавшиеся от подбородка.