— Угу. Не думал, что вы так честно ответите. Значит, лучшие кадры вы сохранили?
— У меня фатальное желание снова спросить: «А как вы думаете?» — Оба усмехнулись.
— Мы довольно долго едем, — осторожно заметил Дронго.
— Еще минут десять. А что вы думаете насчет нового министра госбезопасности Баранникова?
— Он из милиции. А там уже давно свои идеалы. Кроме того, работал в Закавказье. В той обстановке остаться честным человеком в системе МВД практически невозможно. Он, конечно, не будет работать на западные спецслужбы. У него свое понятие об офицерской чести. Хотя деньги за услуги, думаю, возьмет. Такая была система.
— Он сможет реформировать КГБ?
— Вы хотите знать правду или вам нужен удобный ответ?
— Мне нужен удобный ответ.
— Он не сможет.
— А правда?
— Не захочет.
— Спасибо. Вы более откровенны, чем я ожидал.
— Вы тоже. Я не предвидел, что вы спросите об этом у меня. Просто вы мне более симпатичны, чем Олвинг.
— Интересно, почему?
— Он маленького роста и чувствует свою ущербность. В разговоре со мной постоянно проявляет злость.
— А если он просто не любит русских шпионов?
— А вы любите? Тем не менее вы говорите со мной нормально. Нет, у него комплекс неполноценности. Подозреваю, что наш разговор записывается на пленку, и он нас слышит. Тем хуже для него.
Риггс рассмеялся, не пытаясь возражать.
— А что вы думаете о Примакове?
— Этот тем более не будет реформировать разведку. Наоборот, он сделает все, чтобы ее укрепить. И, конечно, в нужный момент он и Баранников просто сдадут Ельцина. Причем Примаков будет главной фигурой, которую все почему-то недооценивают. Или для начала попробует сделать первую попытку, подставив Баранникова или еще кого-нибудь из ближайшего окружения Ельцина.
— Вы не боитесь, что ваш разговор передадут в Россию?
— Если это предупреждение, то запоздалое, если угроза, пустая. В моем положении трудно чего-то бояться.
Автомобиль остановился у какого-то парка.
— Давайте пройдемся, — предложил англичанин.
Они шли среди деревьев минут пять.
— Зачем вы подставили Греве? — вдруг спросил Риггс. — Он ведь ваш «суперагент», правда?
— Олвинг уже все сказал, — чуть помедлив, отозвался Дронго, — вы решили начать второй акт.
— Олвинг не понял главного. Вы не скрывали Греве, а, наоборот, сделали все, чтобы его выдать.
— Новая версия?
— Нет, Олвинг все говорил верно. Но после долгого анализа я просто заменил знаки плюс и минус на противоположные, и все сразу встало на свои места. В вашей версии было несколько ошибок.
— Какие? — Игра шла уже в открытую.
— Во-первых, слишком много двойных агентов. Эрих Хайншток и Эдит Либерман. Совпадение? Думаю, исключено. Логично?
— Допустим.
— Вторая ошибка — слишком быстрое устранение Любарского. Конечно, он никому не был нужен. Однако ваша разведка немного поторопилась. Его ликвидировали еще до того, как вы покинули Нью-Йорк. Но самое главное. Вы знали, что его убили. Когда я вам сообщил, что знаю об убийстве Любарского, вы даже не удивились. Лишь спросили — кто? Это был явный прокол.
Третья ошибка: ваша разведка прекрасно знала, что Бетельман никогда, ни при каких условиях не будет сотрудничать с вами. У меня есть перехват пятилетней давности, когда резидент КГБ в Англии докладывал о невозможности использования Бетельмана.
— Все?
— В основном да. Но и этого вполне достаточно.
— Все правильно, — согласился Дронго, — за исключением одного момента.
— Какого?
— Вы два или три раза незаметно подыгрывали мне. И я все время задавал себе вопрос: зачем вы это делаете?
— Теперь знаете ответ?
— Если учесть наш сегодняшний разговор, думаю, вы пытались меня переиграть.
— Удалось? — улыбнулся Риггс.
— Нет. Хайншток убит. Причем убит нашими людьми. Любарский тоже мертв. Если бы мы хотели подставить Хайнштока, мы бы его не убрали. Да и смерть Марии Грот трудно объяснить. И уж совсем непонятно, зачем нужно было убирать Любарского?
— Чтобы подстегнуть вас и убрать ненужного свидетеля, — быстро предположил англичанин.
— У вас извращенная фантазия, мистер Риггс.
— И наконец, самое главное, — невозмутимо парировал собеседник, — я почти убежден, что вы встретились с мистером Греве.! Альфредом Греве. Как только я сумею доказать это, ваш план провалится.
Дронго молчал. Долго. Затем спросил:
— Зачем вы все это говорите мне?
— А вы как думаете?
— Теперь вы решили отвечать вопросом на вопрос? Это нужно было говорить не здесь, а там, в вашем центре. Я могу поверить вам и попытаться сбежать.
— Нет, — возразил Риггс, — не стоит. Климат у нас нездоровый, и кто-то из наших друзей рекомендовал вам послать теплый шарф.
Ваша сверхзадача, Дронго, состояла в том, чтобы встретиться со мной. Сведения, которые я должен передать, очень важны, и их нельзя было посылать обычным способом через курьера.
— Значит, это вы?
— Да, тот самый преемник Филби и Лонсдейла, — почти неслышно произнес Риггс, — в американской разведке я известен под именем Стивена Харлета.
Через три месяца он вернулся домой. Во многих республиках бывшего Советского Союза по-прежнему шла война. Молдавия, Грузия, Азербайджан, Армения, Таджикистан, Ингушетия, Осетия, Чечня. Конечно, его больше не проверяли. После разговора со Стеллой Римингтон и категорического отказа Дронго сотрудничать с англичанами его оставили в покое. С ним разговаривал только Риггс, еще несколько раз вывозивший Дронго на природу. Информация, которую давал Кэвин Риггс, была настолько ценной, что Дронго постепенно начинал понимать всю важность этой операции. Данные ошеломляли, но и не верить им было нельзя, и Дронго добросовестно запоминал имена, адреса, кодовые названия проводимых операций, новые коды к шифрограммам. Информация оказалась сложной даже для тренированной памяти профессионального аналитика, и приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы запомнить всю эту сумму данных.