Когда три дня спустя Чарити зашла утром к Прунелле, было видно, что она полна новостями. Хотя девушка чувствовала себя неважно, она заставила себя терпеливо слушать болтовню старой няни.
— Миссис Гудвин говорит, — объявила Чарити, — что в Холле царит страшная суета, там снимают со стен картины и складывают их на полу.
Прунелла резко села в постели.
— Из галереи? О, Чарити, только не из галереи!
— Миссис Гудвин не знает откуда,— ответила Чарити, — но в галерее этих картин больше всего.
— Да, я знаю, — вздохнула Прунелла, — но я же просила его не продавать их.
Она сказала это почти беззвучно, и Чарити ее не услышала.
— Миссис Гудвин говорит еще, что его светлость послал за людьми из Лондона и некоторые уже вчера приехали. Торговцы или вроде этого.
«Скупщики картин», — в ужасе прошептала Прунелла.
Она ожидала графа вчера, рассчитав, что один день ему потребуется на то, чтобы ознакомиться с положением дел. Но, несмотря на все ее нетерпение, от графа не было никаких известий, и теперь Прунелла поняла причины такого молчания.
Несмотря на то, что она ему говорила, не обратив внимания на составленный ею список предметов, которые можно было бы продать, не причиняя существенного ущерба коллекции, он продавал картины Ван Дейка! Конечно, они могут принести больше денег, чем все остальное, но как он мог быть таким бесчувственным и расстаться с ними после всего, что она сказала ему? Кроме того, Прунеллу беспокоили старые слуги и арендаторы. Что, если граф будет настаивать, чтобы Джексоны вносили арендную плату? Они не смогут делать этого и будут выброшены на улицу. Но ведь миссис Джексон была так больна этой зимой, а двое их детей постоянно хворают. «Почему он не приехал, как обещал?» — снова и снова задавала себе вопрос Прунелла. Вчера ей стоило большого труда не отправиться в Холл, чтобы своими глазами посмотреть, что же там происходит.
— Я уверена, что Паско захочет навестить своего дядю, — сказала вчера Нанетт.
— Откуда же он узнает о возвращении графа? — недовольно спросила Прунелла.
— Потому что я написала ему об этом, как только граф приехал, — простодушно ответила Нанетт.
— Что ж, если мистер Лоуэс возлагает на него какие-то надежды, его ждет серьезное разочарование. — В голосе Прунеллы слышалось злорадство.
— Ты всегда думаешь только о деньгах, Прунелла, — обвинила ее сестра. — Бедный Паско ничуть не виноват в том, что имение его отца не приносит доходов, так же как имение Уинслоу.
— Я согласна, что он ничего не может поделать с этим, — ответила Прунелла, — но не обязательно быть таким расточительным. Ты должна сказать ему, Нанетт, чтобы он не посылал тебе больше цветов и писем с почтовым дилижансом.
— И не подумаю! — обиделась Нанетт. — Я считаю, что это мило с его стороны и очень-очень романтично.
И она глубоко вздохнула:
— Ах, Прунелла, мне так тоскливо.
Здесь совершенно нечего делать. Я целыми днями жду писем от Паско, — пожаловалась Нанетт. — Может, ты напишешь крестной, чтобы она пригласила меня к себе хотя бы ненадолго?
— Совершенно бесполезно ей писать: ведь ты хочешь поехать в Лондон только для того, чтобы встречаться там с мистером Лоуэсом. Твоя крестная уже писала мне, что она не одобряет его ухаживаний. Кроме того, она абсолютно убеждена, как, впрочем, и я, что он интересуется не тобой, а твоим приданым.
— Это неправда! — возмутилась Нанетт. — Это настоящая клевета! Паско говорит, что он любил бы меня, даже если бы у меня не было ни пенса, и я верю ему!
— Может быть, он и любил бы тебя, — настаивала Прунелла, — но он, конечно, не сделал бы тебе предложения.
— Откуда ты знаешь? Как ты можешь быть такой бессердечной, такой жестокой к Паско!
Нанетт вскочила со слезами на глазах. Она побежала к выходу, но у самой двери повернулась и сказала:
— Все дело в том, Прунелла, что ты никогда не нравилась ни одному мужчине и ничего не знаешь о любви. Ты умрешь старой девой и будешь горько жалеть о том, что потеряла! И дверь за Нанетт захлопнулась. Огорченная Прунелла подумала, что сделала серьезную ошибку, высказав то, что было у нее на сердце. Она понимала, что должна была вести себя более дипломатично. Нанетт бродила по дому со скучающим и несчастным видом и оживлялась, только когда приходили письма из Лондона, а поскольку в округе практически не было никаких развлечений, Прунелла не переставала ломать голову над тем, как отвлечь сестру от мыслей о Паско Лоуэсе. Она где-то прочитала, что лучшее средство от любви — другая любовь. Но где найти для Нанетт интересного молодого человека в таком изолированном от мира месте, как Мэнор? Здесь они могли рассчитывать только на приглашение на чай к местному священнику или на участие в благотворительном базаре. Граф абсолютно верно угадал, что дочери пострадали от скандального бегства матери.
Но на Нанетт это отразилось лишь в этом году. Пока она училась, у нее была гувернантка и ее посещали преподаватели из ближайшего городка, так как сэр Родерик считал, что его дочери должны получить хорошее образование, и не жалел на это средств. После смерти отца, понимая, что период траура будет очень тоскливым для юной жизнерадостной сестрички, Прунелла отправила ее в модное учебное заведение в Челтнеме. Поэтому, только вернувшись из Лондона, Нанетт столкнулась с одиночеством и однообразием жизни в Мэноре, и это оказалось невыносимым для нее. Прунелла смирилась с тишиной в доме, хотя порой ей не хватало голоса отца, зовущего ее, или суматохи, которая всегда поднималась во время визитов докторов. Тогда нужно было заботиться о покупке лекарств и тысяче других вещей, необходимых для больного, и в доме постоянно царили суета и волнение. А теперь дни стали похожи, как две капли воды, и проходили медленно и однообразно. И только возвращение графа в Уинслоу-холл внесло свежую струю в их тягучее течение.
Он не заехал вчера. «Конечно, продавая картины, а также, без сомнения, гобелены и серебро, он не имеет времени для светских визитов», — с горечью подумала Прунелла. Она спустилась вниз и встретила в столовой сестру. Нанетт растерянно посмотрела на нее, затем подбежала и горячо обняла, раскаиваясь во вчерашнем поведении:
— Прости меня! Прости, сестричка! Как я могла быть такой грубой! — говорила она сквозь слезы.
Прунелла прижалась щекой к нежной щеке сестры.
— Конечно, я тебя прощаю, — сказала она мягко, — да мне и нечего прощать. Мы с тобой всегда понимали друг друга.
—До сих пор.
Нанетт снова поцеловала Прунеллу и добавила:
— Милая Прунелла, ты должна мне помочь.
Я очень люблю Паско, и каждый день без него кажется мне вечностью.
— Это потому, что тебе нечем себя занять, — сказала Прунелла. — Я уже думала о том, чтобы написать одной из наших кузин в Бат. Там прекрасный театр, и ты немного развлечешься.