Все это молнией промелькнуло в его мозгу, но он тут же вспомнил о маркизе и выпалил:

— Невозможно! Абсолютно невозможно!

— Очень хорошо, — фыркнула Антея. — Тогда найди еще кого-нибудь.

Она взглянула на часы на каминной попке.

— Уже почти полдень. У тебя осталось около восьми часов.

Гарри сжал зубы.

— Ты же знаешь, заниматься поисками мне некогда. Нужно срочно закончить тысячу дел. Садовники принесли цветы, и я должен проследить, чтобы их красиво расставили. Когда я выходил сегодня утром, занавес для сцены еще не повесили. Если я оставлю без внимания сервировку обеденного стола, она будет просто ужасна. Вильяме — замечательный садовник, но художественного вкуса у него не больше, чем у кролика.

Он был крайне взбудоражен, и Антея пыталась успокоить его.

— Конечно, дорогой, я все понимаю. Гораздо проще будет разрешить мне играть, чем пытаться за несколько часов найти неизвестно кого, заведомо зная, что все равно не найдешь.

— Я не могу допустить, чтобы ты общалась с маркизом и его приятелями.

— Ну не съедят же они меня! — заявила Антея. — И откровенно говоря, мне, конечно, льстит подобный комплимент, но с Потти Вер-нон мне не сравниться!

«Несомненно», — подумал Гарри.

Он посмотрел на слегка растрепанную сестру, одетую в простое хлопчатобумажное платье, полинявшее от бесконечных стирок, и понял: ни за что на свете маркиз не обратит внимания на обыкновенную селянку, когда рядом с ним самая очаровательная балерина в Лондоне.

Словно почувствовав, как ослабевает решимость брата, Антея присела на подлокотник кресла и обняла Гарри за плечи.

— Послушай, дорогой, я знаю, как ты беспокоишься за меня, и очень ценю твои чувства. Клянусь честью, я буду вести себя осмотрительно. Я просто сыграю на фортепьяно то, что потребуется, и сразу же вернусь домой с нянюшкой.

— С тобой будет нянюшка? Гарри ухватился за эту идею, как утопающий за соломинку.

— Ну да. Нянюшка сможет подождать меня в комнате для экономки, она знает, где это. А я, как только закончу играть, отправлюсь с ней домой. Через парк идти не больше десяти минут.

После продолжительного раздумья Гарри сказал:

— Я уверен, что делаю ошибку! Я знаю, мне не следует принимать твое предложение, но я не могу позволить себе потерять должность. Да и, честно говоря, не хочу ее терять.

— Вот именно!

— Это такая удача, — продолжал он, — что я смог столько сделать для фермеров, прошедших всю войну и оставшихся без надежды на чью-нибудь помощь. Как сказал мне один человек, у него не было возможности даже починить коровник.

— Знаю, знаю! — подхватила Антея. — И они очень благодарны тебе, Гарри. Миссис Барнс восхищалась тобой пару дней назад: якобы ты, словно сам святой Михаил, сошел с небес, чтобы спасти их.

— На самом деле им следовало бы благодарить маркиза. К чести его будет сказано, он ни разу не поинтересовался, куда конкретно уходят его деньги: на фермы, на отставных военных или на что-нибудь другое…

— Он не может быть настолько неприятным человеком, как о нем говорят.

— Me только может, но и является! — стоял на своем Гарри. — Он отвратительный человек, и не надо обманываться на сей счет. Я не допущу, чтобы ты знакомилась или разговаривала с ним. Ты понимаешь, Антея? Постарайся, чтобы тебя не заметили. И как только представление закончится, вместе с нянюшкой возвращайся сюда.

— Обещаю именно так и сделать.

— И более того, — не унимался Гарри, — когда будешь играть, сосредоточься исключительно на музыке. Не смотри по сторонам и ничего не слушай. Я не хочу, чтобы твою душу оскверняла та мерзость, которую устроит маркиз в моем доме — как будто он имеет на это право!

Антея хотела было возразить, что Квинз Ху больше не его дом, но решила, что это слишком жестоко.

Она просто поцеловала брата в щеку со словами:

— Не волнуйся, Гарри, все будет в порядке. Я уверена, Иглзкпиф останется доволен моим исполнением, но не обратит внимания на какую-то пианистку.

— Да, вероятно, так оно и будет, — согласился Гарри.

Но в его голосе Антея расслышала нотки прежнего беспокойства.

Для нее же предстоящее событие было настоящим приключением на фоне ее тихого и размеренного существования.

Глава 2

Маркиз выехал из Лондона в скверном настроении.

Больше всего на свете он ненавидел, когда рушились его планы.

Ему пришлось изрядно потрудиться для организации этого загородного приема.

Первым делом следовало устроить так, чтобы в субботнем балете в «Ковент-Гарден» роль Лотти оказалась незначительной и ее можно было передать дублерше.

Это не составляло большого труда, как казалось на первый взгляд, поскольку Иглзклиф финансировал большую часть представлений «Ковент-Гарден»и ни у кого в театре не возникало желания перечить уважаемому покровителю.

Поэтому Потти действительно получила очень маленькую роль, тем более что главная партия была мужская.

Затем маркиз пригласил гостей, отбирая их с теми же тщательностью и вниманием, с какими брался за любое дело.

Все приглашенные были его закадычными друзьями, соперниками на скачках и сподвижниками на осенних охотничьих выездах.

Пятеро являлись членами того же охотничьего клана, что и маркиз, и каждую зиму какое-то время гостили в его охотничьем домике в Лестершире.

Что касается дам, то маркиз последовал совету Лотти и пригласил трех юных балерин «Ковент-Гарден», недавно приехавших из Франции и великолепно исполнявших «пластические позы».

Этот новый вид искусства стал весьма популярен в Париже.

Маркиз не сомневался: если их представление будет хоть как-то напоминать то, что он недавно видел в «веселом городе», его друзья испытают настоящее потрясение.

Таким образом, Иглзклиф ради своего приема лишал «Ковент-Гарден» сразу нескольких актрис.

Пользуясь своим авторитетом, он сумел их всех освободить от субботнего выступления.

Остальных дам приглашали его друзья, причем некоторые пары были в таких же отношениях, что и Лотти с маркизом.

Конечно, дом Лотти был просторнее и экстравагантнее многих иных домов, а экипаж и великолепные лошади, которых дарил ей маркиз, могли затмить конюшню любой дамы в Лондоне.

Подъезжая в своем фаэтоне к Челси, маркиз радовался своему умению ладить с женщинами.

В то же время он предвкушал ночь с Лотти в Квинз Ху без такого досадного неудобства, как необходимость вставать на рассвете и поспешно отправляться в свой дом на Беркли-сквер.

В сердечных делах маркиза раздражало только одно: ему приходилось исчезать задолго до появления какой-нибудь болтливой горничной, чьи сплетни в конце концов могли достичь ушей хозяина.