– Я помню, еще при Советской власти, один умник из американского посольства одевал резиновую маску, полностью повторяющую черты лица другого, так выезжал на свои задания... Думал, не знаем! Мы этого майора ЦРУ водили, как козу на веревочке, скармливали ему такую дурь, что самим становилось стыдно, но дурак все глотал. А теперь, как вижу, вместо резиновых масок пошли компьютерные штучки... Знаете, Михаил, у вас черт знает какое чутье! Вы не потеряетесь в этом мире. Не потеряетесь.
Кречет оглядел Егорова с головы до ног:
– Знаете, Михаил... стране нужны люди как отважные, так и умеющие сами принимать правильные решения. Видите во-о-о-он то здание?
Егоров проследил за пальцем президента. В той стороне среди серых домов выделялось огромный комплекс зданий министерства внутренних дел.
– Да, знакомо... Оттуда меня загнали туда, куда Макар телят не гонял.
Кречет вскинул брови:
– Так у вас там и знакомые есть?
Кулаки Егорова сжались, зубы скрипнули как жернова:
– Есть. Еще какие!
– Вот и прекрасно, – кивнул Кречет. – Берите своих ребят, быстро туда. Наведите порядок, возьмите все под свой контроль.
Егоров зловеще улыбнулся:
– Сделаем! Еще как сделаем! А что потом?
Кречет удивился:
– Как что? Начинайте обживать главный кабинет. Приказ о назначении? Потом, по факсу. Или пришлете за ним одного из этих... как они носят свои краповые береты на одном ухе, ума не приложу.
Тихоокеанская акула шарахнулась бы от улыбки Егорова. Он бросил пару слов в коробочку мобильного, от здания сорвался джип, примчался, как Сивка-бурка. Егоров вскочил на ходу, еще раз блеснул острыми зубами, и за джипом взвился легкий дымок.
Кречет сказал вполголоса:
– Сейчас вернемся, познакомлю с кое-какими цифрами. А в общем, скажу, что во Франции тревога штатовской экспансией идет по экспоненте. Источники проверенные, основываются на опросах их же институтов. Растет недовольство и в Германии, Италии... Европа вплотную подошла к тому, что вот-вот потеряет свою французскость, немецкость, итальянскость. Раньше, с натиском Советского Союза боялись потерять все, но теперь Союза нет, русские войска последний раз шагали по Италии, Швейцарии еще во времена Суворова, да и то по просьбе их правительств... Словом, сейчас они пытаются как-то сохраниться как французы или итальянцы.
– Да что толку, – сказал Яузов брезгливо. – Пытаются!.. Мечтают?
Кречет сказал почти весело: – При нашем столкновении со Штатами... в какой бы форме не выражалось, Европа останется в стороне.
Яузов фыркнул недоверчиво:
– И что же, будут свистеть да подбадривать дерущихся?
– Увы, сейчас не милые вашему сердцу времена Древнего Рима. Будут призывать к прекращению кровопролития, поиска решений мирными средствами, осуждать, принимать безжизненные резолюции...
Коломиец воскликнул:
– Но как же НАТО? У них обязательство друг перед другом! И командует всеми объединенными войсками американский унтер!
– Не совсем так, – мягко ответил Кречет, – даже в случае войны, а до нее не дойдет, уверен... почти уверен, все страны Европы ограничатся чисто символическими акциями. А через нейтральные страны будут торговать с нами, даже помогать. Да, помогать! Америка им сейчас страшнее, чем Россия. В Европе хватает умных голов понять, что американский доллар в их странах опаснее советских танков.
Кречет внимательно оглядывал всех глубоко сидящими в пещерах глазами. Под массивными надбровными дугами лежала густая тень, откуда изредка проблескивали красные искорки, словно лазерный прицел искал уязвимые места. И все чувствовали, что за теми красными точками находится могучий мозг...
Яузов переступил с ноги на ногу, беспокойно оглянулся на здание музея. Оттуда донеслись треск автоматных очередей, грубые удары взрывающихся гранат.
– Если еще и не время для ответного удара, – сказал Кречет ровно, – то пора хотя бы перестать отступать! Но если остановимся, то американцы, продолжая развивать наступление, наткнутся на нас... Надо, чтобы не смяли.
Яузов хмыкнул:
– Смяли? Я видел, как один наткнулся! На роскошном мерседесе, а впереди МАЗ внезапно затормозил. Мерс влетел ему под зад, в лепешку, а водитель самосвала выходит и говорит сокрушенно: давай разбираться, мужик. Я ж только вчера новенькое ведро повесил...
Коломиец прервал, интеллигентно морщась:
– Этот анекдот рассказывали еще в Риме, про колесницы. Вы хотите сказать, что нужна ситуация, чтобы их еще и выставить виноватыми? Это забота Сказбуша, он что угодно передернет.
– Скорее уж министра культуры, – возразил Сказбуш, ничуть не обидевшись. – Яузов двигает танками, я держу кинжал под плащом, а вот уважаемый Степан Бандерович манипулирует общественным мнением. Он красивый, глаза честные, волосы вон какие отрастил, это их при битлах называли патлами, а теперь в аптечной резиночке носят... Ему поверят, если он заготовленным нами экспромтом прокомментирует случившееся...
– А что случится?
– Сегодня решим, – ответил Сказбуш. Взглянул на Кречета, не много ли на себя взял, добавил поспешно, – вчерне.
Бронетранспортер рыкнул, придвинулся ближе, только что не присел, чтобы правительству легче взбираться. Кречет коснулся брони, оглянулся на крик. Из музея выбежал десантник, краповый берет лихо на боку, но лицо перекошено злостью, а в глазах ярость:
– Господин президент!..
Кречет быстро зашагал навстречу, голос дрогнул, чувствуя недоброе:
– Что стряслось?
– Генерал Сагайдачный... – выпалил десантник, задыхаясь то ли от бега, то ли от душившей ярости. – Он спросил... он сказал... если вы сможете подойти...
– Что? – вскричал Кречет страшным голосом. – Он ранен?
Десантник понесся за президентом, что-то кричал. Мы видели две широкие спины, что удалялись по направлению к музейным воротам, и сами, не сговариваясь, неумело побежали следом.
Наши подошвы простучали по обломкам ворот. Воздух был горячий, в огромном холле на щепках, кусках камня лежали тела павших, все в гражданском. На том конце зала широкая мраморная лестница вела вверх, страшно стекал красный ручеек, капал с торцов ступенек.
Запыхавшись, мы поспешили наверх. На втором этаже кого-то вязали, слышались сдавленные крики. Несколько человек бегом понесли вниз раненых.
Кречет стоял на коленях над огромным распростертым телом. Я не сразу узнал Сагайдачного, изорванный пулями и осколками мундир настолько залит кровью, что не осталось зеленого цвета. Всегда красное мясистое лицо генерала сейчас стало смертельно бледным: