Краснохарев, обращаясь к Черногорову, пренебрежительно втолковывал:
– Дума не страшна. Не страшна! Даже эти, которые все требуют чего-то... Ну, соколы которые... Радикалы выискались!.. Нет, они не соперники. Несерьезные слишком. На них никто не взглянет. Даже наша Светланочка...
Светлана, молодая и краснощекая как кустодиевская купчиха, нимало не огорчившись таким сомнительным комплиментом, деловито расставляла чашки, Краснохареву налила в его большую с павлином на боку. Краснохарев следил с удовольствием. А вечный оппозиционер Коломиец покачал головой:
– Это вы напрасно. Я – радикал! И горжусь этим. Мы как раз и нравимся женщинам своим радикализмом... или, как теперь говорят, крутостью. Вот вы, Светлана, смогли бы полюбить радикала?
У нее от удивления распахнулся хорошенький ротик:
– Ради... простите, ради чего?
Краснохарев поперхнулся, кофе из его павлиньей выдуло досуха, зато в казенных чашках Когана и Сказбуша прибавилось. Коган в испуге отшатнулся, а Сказбуш холодно посмотрел на главу правительства, движением бровей подозвал официанта:
– Смените скатерть. А мне – другой кофе. В чистой чашке.
Светлана в панике обмахивала салфеткой Когана, на рукаве костюма от Кардена расплылись коричневые пятна, Краснохарев, все еще булькая, как закипающий чайник, развел руками, и, не в силах говорить от смеха, указал на сердитого Коломийца, мол, из-за этого... как его... ради... того, чем он назвался... он виноват, его бейте.
Официант мигом вернулся с подносом полным чашек. За столом все еще царило оживление, и он, опуская поднос на края стола, рискнул спросить:
– Кто из вас заказывал в чистой?
Веселье, в котором попытался принять участие даже официант, однако угасло чересчур быстро. Мне показалось, что все было нарочитым, попыткой поднять дух другим, в то же время не показывать как гадко самим. Краснохарев, Яузов, Коломиец, Коган, Сказбуш, Черногоров... Едят вроде бы с аппетитом, но морды вытянулись, глаза у кого запали, у кого налились кровью и угрожающе выкатились. Работой Кречет изнуряет, верно, но эти могут пахать и больше, здесь другое...
Выдержат ли, подумал внезапно я со смятением. Это я жил как бы в сторонке от мира, из кабинетной пещеры наблюдал за его вывихами, подмечал, а эти все живут в этом мире. Для них это не вывихи. Это для меня смерть Рихтера – потеря для культуры, а для них – смерть известного клоуна.
Краснохарев особенно уязвим, ибо он такой традиционалист, что даже сейчас полагает рок-н-ролл похабной западной новинкой, а брюки дудочкой – стиляжьими. Он и этот рыночный мир принял с трудом, хотя сумел свое производство организовать по его законам на зависть всей Европе. Как же ему трудно видеть, как толстых попов, привычных, как неопрятные подъезды, сменяют строгие муллы и муфтии! Не потому, что попы чем-то близки, а потому что привычны. С привычным можно не считаться, не принимать в расчет, а вот эта странная иностранщина... Странная потому, что иностранным называли все европейское, потом еще и американское, но чтобы арабское...
Не сломался бы, мелькнула тревожная мысль. Что-то задумывается премьер чаще обычного. А западные шпионы крутятся, как мухи вокруг падали. Ждут, чтобы кто-то дал слабину.
Я как угадал, Краснохарев внезапно повернулся ко мне. Глаза из-под тяжелых набрякших век смотрели с откровенной неприязнью:
– И что же, с вашей легкой руки объявляем войну Америке?
Я развел руками, уже как заправский чиновник пытаясь увильнуть от прямого ответа:
– Вот и вы попали на их удочку! Как умело Штаты подменили свое поганенькое «США» гордым «Америка»! Вон и вы, глядя на это больное образование на земле Северной Америки, называете его Америкой, хотя там же в Северной части еще и Канада, Мексика, а в южной части – два десятка государств: Бразилия, Чили, Аргентина, Уругвай... Ни мы им не объявляем войны, ни они нам, а вот Штаты уже давно ведут с нами войну. Мы пока что только отступали, теряя людей, деньги, территории, но сегодня пора попытаться дать отпор... Не Америке, повторяю! Всего лишь Штатам. Уродливому политическому образованию лесорубов, лавочников и кухарок.
Он поморщился:
– Нам что же, вам в угоду пытаться переименовать Америку в Штаты? Да народ уже привык. И не отвыкнет. – Любой человечишка, – сказал я, – обвинений в неграмотности страшится больше, чем в измене Родины. А моде подчиняется охотнее, чем закону или Кречету. Посему любого, кто называет Штаты Америкой, можно считать малограмотным... что на самом деле так и есть, следует только заострять внимание!.. на такого указывать пальцем... ну ладно, кивком или глазами, о нем можно рассказывать анекдоты, что, мол, он и не то может, вчера брякнул: «другой альтернативы нет», спутал Чайковского с Киркоровым, а «Гамлета» приписал Доценко, единственному автору, которого знает, да и то понаслышке... Будьте уверены, что уже через неделю только грузчики еще будут называть это образование Америкой, а все эти закомплексованные интели, полуинтеллигентики, из которых состоит вся копошащаяся масса российского народа... да не вскидывайтесь, Степан Викторович, что вы так обижаетесь?.. Вон Коган, ничего, не обиделся!.. А для России сейчас Израиль ближе Украины...
Сказбуш беззвучно отхлебывал кофе, настоящий мокко, Яузов смачно чавкал блинчиками с мясом, все поправлялся от ран, кто-то слушал, кто-то только делал вид, а кто и вовсе глазел по сторонам, оценивающе задирая взглядом и без того короткие юбчонки на оттопыренных задницах официанток.
Я уже привык, что на меня в правительстве смотрят как на клоуна в минуты отдыха: ну-ка давай, покажи свои штуки, надо поглядеть, за что тебя наняли! Но я давно перерос мальчишечьи обиды, и сейчас обстоятельно по-профессорски излагал вовсе не секретные сведения, пусть слышит хоть весь мир, что Россия уже созрела для второго рывка. Но дорога идет, увы! – через очищение, ожесточение. Через кровь и жестокость, даже через сужение кругозора, узость мышления, фанатизм... Когда-то существовал могучий Рим, просвещенная Римская империя правила миром, и, казалось, этому не будет конца... И цивилизация топталась на месте, пока по Риму не нанесли удар с двух сторон: изнутри – дикое и фанатичное христианство, а снаружи – дикие и грубые варвары.
Да, Рим был полон театров, там жили и творили поэты, драматурги, философы, там жили величайшие строители, экономисты, лучшие ученые. Конечно же, неграмотные невежественные христиане были отвратительны, они отрицали культуру, знания, и требовали слепой веры в своего бога, других же богов фанатично отвергали, демонстрируя узость мышления.
Конечно же, дикие варвары, сокрушившие могучую Римскую империю, давшую миру лучших в мире юристов, ученых, поэтов, были жестокими и неграмотными дикарями. Но прогресс избрал именно их своими проводниками. Ибо и варвары, и первые христиане, во всем, вроде бы, уступая просвещенному и богатому Риму, превосходили их в одном-единственном: они были чище духом.