Американец вскрикнул в испуге:
– Нет-нет!.. Только не стреляй!.. Я никогда такое не скажу!.. На колени? Пожалуйста, стану на колени...
Он с готовностью бухнулся на колени. Акбаршах в отчаянии оглянулся на Ахмеда, на русских. Лицо его было бледным, как мел, в глазах стояли слезы, пухлые детские губы дрожали. Валентин хмуро кивнул. Он начинал догадываться, почему арабские шейхи послали знатного отпрыска в их отряд. Почему мудрые старцы решили показать ему душу Запада сразу, целиком.
А Карпентер проговорил негромко, косясь на мускулистого араба, у которого черные, как крылья дьявола, брови грозно сошлись на переносице, а глаза сверкают, как угли:
– Мэри... потерпи. Это всего лишь тело.
Он расстегнул штаны, нагнул американку и поставил ее на четвереньки. Араб и русский смотрели заинтересованно, в глазах было недоверие. То ли не верили, что американец решится на такую гнусность, то ли не думали, что у гяура что-то получится вообще под дулами автоматов.
Карпентер закрыл глаза, начал дышать медленно, положив ладони на белые упругие ягодицы, стараясь перенестись в то время, когда без разбору хватали и пользовали всех девок в общежитии, а те тоже хватали даже незнакомых парней – прямо за хвосты, это же всего лишь секс, можно не знакомиться, даже лица не запоминаешь и не всматриваешься, только плоть, только горячее давление в низу живота, в чреслах...
Террористы переговаривались, он слышал в незнакомом говоре удивление, успел подумать, что у него получается, и тут горячая кровь начала наполнять чресла. Я герой, мелькнула мысль, я не испугался этих черномазых... чернозадых. У меня нормальные инстинкты, а это значит, что я не скован страхом...
Мэри застонала сквозь стиснутые зубы. Он похлопал по ягодице, сказал негромко:
– Расслабься. Расслабься! Не давай этим скотам повода ржать.
– Не могу, – простонала она.
– Расслабься... или потерпи. Главное, мы выживем. А потом посмотрим, кто посмеется последним!
– Ладно...
Мигель, ее жених, сидел рядом. Сначала старался не смотреть, все-таки его невесту пользует этот верзила, потом подумал с вялой злостью: а в чем дело? Психоаналитики правы, это всего лишь тело. Все равно после этого случая они попадут в руки психиатров, их поместят в психореабилитационные центры, где на дикой природе под журчанье ручьев восстановят душевное спокойствие, так необходимое для долгой и полноценной жизни в благополучном обществе.
Он видел как глаза Мэри повернулись наконец в его сторону. Он посоветовал сипло:
– Расслабься. Это все лишь тело.
– Мигель, мне... трудно...
– Это предрассудок, – объяснил он терпеливо, в душе поднималась злость, что женщина не понимает, создает лишние затруднения. – У меня до тебя были женщины, у тебя до меня были мужчины. Представь себе, что...
– Мигель, – прошептала она, – но сейчас я твоя невеста.
Но голос ее дрогнул и прервался на полуслове. Карпентер сдавил ее ягодицы крепкими пальцами, она не то всхлипнула, не то вздохнула, наконец-то начиная ощущать его без отвращения, а может быть еще как без отвращения
– Что они делают? – вскрикнул Акбаршах жалко. Его глаза лезли на лоб, он отшатнулся, оглянулся за поддержкой на старшего товарища, но лицо Ахмеда было недвижимым как горы Хеврона, полно презрения к этим существам, одевшим личину человека.
– Смотри, – посоветовал он. – Ты должен знать, с какими людьми воюешь.
Акбаршах вдруг закричал тонким сорванным голосом. Автомат в его руках задергался, дуло заблистало огнем, словно туда вставили бенгальскую свечу. Грохот выстрелов швырнул американцев на пол раньше, чем их достигли пули.
Акбаршах кричал и, присев на корточки, водил стволом, поливая пленных стальным градом. Они кричали, стонали, пытались бросаться на стены, прятались один за другого, забивались под упавших. Наконец боек сухо щелкнул и одновременно утих последний вопль, только слышались еще хрипы, из-под неподвижных тел выползали струйки крови, превратились в широкие красные потоки. Крови в грузных откормленных американцах было много, она залила пол полностью, даже утопила в красном пальцы раскинутых рук молодой американки.
Ахмед ухватил его за плечо:
– Ты что натворил?.. Что ты натворил!
– Как они могли? – кричал Акбаршах в страхе и отчаянии. Его лицо кривилось, дергалось, глаза стали отчаянными. – Как они... могли? Это же люди?.. Люди, да?
Ахмед ответил тяжело:
– Не уверен.
На грохот прибежал Валентин. Быстро охватил все общим взглядом, все понял, стиснул зубы. Ахмед вскричал горестно:
– Это моя вина!.. Зачем я так, ишак безмозглый?
Валентин с тяжелой злостью отвел взгляд от забрызганных кровью тел:
– Сопляк! Ты так ничего и не понял.
Акбаршах всхлипывал, его трясло:
– Но я... я не мог...
– Ты не понял, – повторил Валентин жестче. – Ты их убил, так они сочли. Это ты знаешь, что спасал... и мы знаем. Но они, когда совокуплялись, когда ползали в дерьме, они не понимали... что, сохраняя шкуры, убивают...
– Они...
– Слушай меня, щенок! У них уже не было душ, понял? Это же американцы! Это только желудки, счета в банке, автомобили. А ты, спасая их... спасая от позора, спасая их лица, убил наш единственный шанс вырваться!
Акбаршах стоял бледный, губы вздрагивали, а горячие слова командира, казалось, все еще не доходили до сознания.
– Они не должны... – прошептал он одними губами. – Они позорили и меня... и всех людей перед небом!.. Перед своими отцами и дедами...
Ахмед сказал саркастически:
– Скажи еще, что сам Джордж Вашингтон просил тебя пристрелить их!.. Что будем делать, командир?
Он смотрел гордо, челюсть выдвинул, а плечи расправил еще шире. Мужчина должен умирать красиво. И не винить друг друга в сметный час, ошибиться мог любой.
В дверях появились Дмитрий, Сергей. Лица их были каменными. В глазах Дмитрия мелькнула тоска, что вот уже и оборвалась жизнь, но челюсть выдвинул еще дальше, чем Ахмед, а грудь расширилась и укрупнилась широкими пластинами мускулов.
Валентин пожал плечами, голос был твердый, хотя усталый и невеселый:
– Они слышали грохот выстрелов. Слышали даже крики... Мы не можем предъявить живых! Сейчас начнут штурм. Как принято у них, сперва трусливо забросают издали гранатами с какой-нибудь дрянью, чтобы нас вывернуло... а когда обессилеем в собственной блевотине, придут и повяжут.
Ахмед щелкнул затвором: