Они переглядывались, я видел по глазам, что только предрассудки конца уходящего двадцатого не дают завопить счастливо, что да, так, все верно, надо этих гадов не только пороть на Манежной площади, но и рубить им головы на Лобном месте под грохот барабанов или песни Малежика...

Пока переваривали, старались понять, я со злостью подумал, что это «не будь злопамятным, не помни зла» особенно часто раздается сейчас, после так называемой перестройки, когда партийная элита перестроилась в банкиров, владельцев алмазных и золотых копей. Плюнь на старые обиды, забудь... Обычно это говорят люди, которые много творили зла, и теперь кровно заинтересованы, чтобы это осталось безнаказанным, чтобы им не вернулось бумерангом.

Это «не будь злопамятным» особенно пропагандировалось и вбивалось в массы, когда коммунизм рухнул, и тысячи невинно пострадавших хлынули на свободу. Тюремщики, которые раньше были уверены, что будут до конца жизни измываться над несчастными безнаказанно, затряслись... но еще более крупные тюремщики, что мгновенно перестроились в новую власть, были не менее заинтересованы, чтобы им сошли безнаказанно смены кресел членов ЦК КПСС на кресла президентов крупнейших банков. А то и вовсе не менять, только назваться не членом Политбюро, а президентом страны.

Злопамятным не только можно, не только нужно – любой обязан быть злопамятным! Зло нужно помнить. О содеянном зле нужно говорить. За содеянное зло нужно наказывать. Иначе зло будет плодиться безмерно. Тот, кто не наказывает зло, тот способствует его распространению.

И пусть проходят века, а не только годы, но о содеянном зле нужно вспоминать. Не случайно не так давно прошел новый суд над Галилеем, где его оправдали, а тех неправедных судей... ну, их не стали выкапывать из могил и вешать, но все же их приговору было дано новое толкование, как и моральному облику суда.

Передо мной появилось широкое блюдо с бутербродами. Я машинально греб, пока тяжесть в желудке не напомнила, что в благородной рассеянности уже пожираю их как пельмени. Бутербродное питание – самое вредное...

– Вадим, – воззвал я. – Смели еще кофе!.. Покрепче.

– Это как? – удивился он.

– Завари, – поправился я.

Глава 29

В тысяче километров от Москвы и бог знает сколько от южных морей, на Урале, где тоже живут, оказывается люди, на берегу незаметной реки Камы, что немногим уступает Нилу или Амазонке, стоит городок Пермь. Но, если во всех учебниках говорится, что Кама впадает в Волгу только на том основании, что на берегах Волги родились Ленин и Горький, а на самом деле это Волга впадает в Каму, то и Пермь мало кто знает, хотя городок покрупнее всяких парижей и мадридов.

В районе Мотовилихи, где испокон веков обитала самая крутая шпана, шла крутейшая вечеринка. Из армии вернулся сам Данилюк, в недавнем прошлом вожак местных рокеров, а теперь сержант краповых беретов, из подразделения самого неистового из элитных групп спецназа.

Брезгуя ресторанами и забегаловками, ребята набрали водки и коньяка, выбрались в загородный лесок, где под деревьями в тени – на Урале тоже бывает жарко! – разложили на русских скатертях – газетах – тараньку и раков, хорошо идут и под коньяк, смаковали, слушали о подвигах спецназа, перед которыми всякие там коммандос, зеленые и синие береты – просто мясо для краповых беретов.

Данилюк, крепкий как молодой бык, налитый наглой уверенной силой, рассказывал, весело похохатывая и блестя белыми зубами:

– Наши ребята делают то, что ихним коммандос и не снилось!.. А те кирпичи, которые они бьют лбами, мы колем мизинцами!.. Когда нас послали на Кавказ освобождать заложников, мы прошли сорок километров по отвесным кручам, по снегу и льду, с разбега ворвались в их логово, всех семерых повязали, заложников освободили... а только через час прилетели на двух военных вертолетах спецназовцы! А дальше было знаете что?

Он перевел дух, оглядел всех блестящими глазами. Один из парней, глядя на него влюбленными глазами, спросил с жадным нетерпением:

– Ну-ну, рассказывай!

– Не нукай, не запряг, – ответил Данилюк с шутливой строгостью. – А дальше, Васек, было то, что ты и представить себе не можешь!.. Мы им передали всех. Как террористов, так и освобожденных. Со спецназовцами прилетел их командующий, сам полный генерал Лыковатый... Он благодарил нас, обещал ордена, как будто мы за ордена служим, а не матушке России! Ну, мы попросили только побыстрее прислать за нами вертолет, а то мы налегке, почти в маечках, в эти два вертолета не поместимся...

Он сделал паузу, Васек поторопил:

– Дальше, дальше!

Парни слушали, затаив дыхание. Перед зачарованными глазами вставали неведомые горы, жуткие террористы с оскаленными ртами замахивались длинными ножами, а бесстрашные и умелые краповые береты обезвреживали их быстро и ловко...

– А дальше самое интересное, – продолжил Данилюк. – Когда террористов сажали в вертолет, один сумел освободиться. Тут же выхватил из-за пояса спецназовца нож, его по горлу, ухватил автомат... Ну, тут и началось! Мы сидели в землянке, осталась после террористов, грелись, услышали выстрелы, похватали оружие, выбежали... Мать моя, мамочка!.. Все стреляют, все орут, все бегают, падают, пули свистят во все стороны... Мы стояли как идиоты, не знали за что хвататься. Большего идиотизма в жизни не видели. Эти спецназовцы ухитрились убить террориста, ранить еще двух, перестреляли всех заложников и... не поверите!... застрелили самого Лыковатого! Шесть пуль всадили. Потом, в печати что-то плели про сердечный приступ, но мы ж видели этого бугая, которого рельсом по голове бей, а он только оглянется: где это стучат?.. Словом, народу стало меньше, намного меньше, и нам не пришлось ждать, пока пришлют вертолет и за нами. Разместились в этих двух, да еще и место осталось.

Он крякнул, разлил коньяк по граненым стаканам. Парни уважительно выждали, пока он возьмет первым, разобрали и суетливо полезли чокаться толстыми стеклянными краями. Темный коньяк плескался, похожий на густую бражку.

Данилюк залпом опрокинул содержимое стакана в рот, прислушался, крякнул:

– Круто! Круто.

То ли это было любимое слово, то ли не знал других для похвалы, но и сами парни из Мотовилихи других не знали, говорили короткими фразами, длинных как-то не воспринимали.

Иван Корчнев, один из дружков детства, а ныне серьезный молодой мужик, бригадир плотников, спросил с надеждой:

– Ты насовсем?

– Нет, конечно, – ответил Данилюк твердо. – Малость потешусь, отслужил же!.. я теперь буду служить по-настоящему. Я еще не сделал по-настоящему крутейшего дела!

Кто-то спросил подобострастно:

– Крутейшего? А что – крутейшее?

Данилюк на секунду вроде бы задумался:

– У каждого, как говорит наш полковник, свое. У меня мечта – спасти президента!