Он чувствовал, что на этот раз сказал гордо и сильно. Арабы как один вскинули солдатские чаши, и пока пили, он чувствовал странный восторг, что овладел душой, сердце билось сильно и мощно. Сара счастливо прижалась горячим мягким плечом.
Юсуф кивнул Исааку, израильтянин уже откупорил очередную бутылку, шампанское тихо хлопнуло, стрелять пробками – обычай загулявших рабов, быстро наполнил грозному командиру террористов солдатскую чашу.
Все взгляды были на Юсуфе, когда он снова встал и сказал громко:
– В Темных Землях не бьются. Ни за честь, ни за веру. Если кто и гибнет, то за доллары или наркотики. Не гибнут даже за женщин! Будь проклята страна, да уничтожит ее Аллах, где мужчины не гибнут за женщин!
Иуда посмотрел на Сару, кивнул:
– Пусть Яхве тоже покарает страну, где не готовы отдать жизнь за женщин!
Юсуф сказал горячо:
– Да оставит Аллах на земле только те народы, где мужчины готовы умереть за женщин!
Иуда поколебался, американцы ни за что не готовы умереть, а женщины у них легко взаимозаменяемы, но Юсуф уже смотрит победно, его тост выше и благороднее, и он, озлившись, подумал: а кто американцам мешает любить по-настоящему и страдать по-настоящему?
И он сказал:
– Да сотрет с лица земли Яхве народы, где не осталось чести, где женщины... да-да, где женщины легко заменяемы!
Тевье Рабин в сопровождении полковника генштаба израильской армии трясся на простом джипе, свирепел, сжимал кулаки. Рядом Борух, родной брат его младшего управляющего, юлит и постоянно повторяет, как спустит шкуру с Иуды, как сорвет с него погоны, а дочь тут же отправит... нет, передаст в руки отца, а если заупрямится, то в наручниках вывезут с передовой, а там уже отец управится...
Водитель, молодой солдат в выпуклых очках, пугливо пригибал голову, словно Борух стрелял у него над ухом из гранатомета.
Тевье огрызнулся:
– Я и сейчас управлюсь! Просто это было для меня как снег на голову! Кто мог подумать? Кто ожидал такого коварства, такой неблагодарности...
Полковник, он сидел впереди рядом с водителем, привстал:
– Вон там... видите деревья?.. наш пост. Отсюда лучше пешком, здесь уже простреливается.
Тевье возмутился:
– Но это же так далеко!
– Арабские снайперы, знаете ли... Их и раньше обучали в Москве... в советских лагерях КГБ, а теперь это делается открыто, раз уж Россия принимает ислам...
– И что же эти арабские снайперы?
– Меткие, черти. Муравей не проползет незамеченным.
Джип резко затормозил. Тевье ткнулся лицом в спину полковника, зарычал от злости. Солдат вопросительно смотрел на полковника. Тот отмахнулся:
– Жди здесь. Мы вернемся скоро.
– Очень скоро, – подтвердил Борух услужливо. – Да-да, мы не задержимся.
Полковник поморщился:
– Прошу вас. Да, по этой траншее. Что делать, лучше не рисковать...
Грузный, он однако соскочил довольно легко, Борух сполз по стенке, обрушив на дно холм земли, торопливо подал руку Тевье. Банкир с негодованием втиснулся в чересчур узкую для его грузного тела траншею. Полковник пошел впереди, за ним банкир, его предусмотрительно вели посредине, Борух замыкал хвост колонны из трех человек.
Шофер-четырехглазик насмешливо и презрительно смотрел вслед, В глазах было пожелание если и не выйти на арабские позиции, то по крайней мере попетлять до глубокой ночи, а под утро чтоб эти все обнаружили себя в пригороде Тель-Авива.
Солнце стояло в зените, на дне траншеи воздух был так же накален, как и песок в Синайской пустыне. В груди першило, горло пересохло, там лопались корочки и свертывались как черепки земли после короткого дождя. Банкир чувствовал, как внутри выкипело до капли, затем испеклось, и теперь обугленные внутренности тупо ноют, обещая серьезную работу домашнему врачу.
На спине полковника возникло мокрое пятнышко, расплылось между лопатками. Банкир слышал тяжелое дыхание, генштабиста уже шатало, не привык пешком по окопам. На повороте оглянулся:
– Эх, надо ли вам лично?
Пот по лицу лил градом, он вытирал лоб большим клетчатым платком. Банкир ответил яростным взглядом. Полковник вздохнул, потащился дальше. Окоп тянулся кривой, как коленчатый вал. Спина полковника исчезла за поворотом, банкир наддал, почти сбил с ног генштабиста, который остановился перевести дух.
Долгое время банкир ломился молча, с него текло в три ручья, но когда причитания полковника осточертели, прохрипел измученно:
– Это моя дочь.
– Но мы ваши друзья, – воскликнул сзади Борух. – мы сделали бы все сами!
– Она не пойдет, – бросил Тевье. – Она упряма, как...
– Как ее отец, – подсказал Борух.
– Да, – огрызнулся Тевье, – но я из-за своего упрямства потерял годы в молодости, а вот если бы тогда послушался отца, то достиг бы намного большего! Я сумею убедить дочь, что для ее же блага нужно сейчас немедленно вернуться и...
Он охнул, рухнул на земляную стену, а когда Борух подбежал и подхватил под руку, банкир процедил сквозь зубы:
– Что у вас за ходы... Ничего, чуть подвернул ногу.
Полковник повернул в их сторону измученное лицо:
– Ничего, уже близко.
Дальше шли молча, сцепив зубы. Наверху по краям окопа весело трещали кузнечики. Слышно было как верещат цикады, пронеслась птица, на ходу пустила такую замысловатую трель, что Борух наткнулся на край траншеи, провожая ее взглядом.
Полковник, который оторвался на десяток шагов, обрадовано вскрикнул, прошел еще, заговорил в приподнятом командирском тоне:
– Вышли встретить? Хорошо! Значит, наблюдаете, чтобы враг не зашел и сзади... но где Иуда....
Банкир и Борух слышали как мощный бас оборвался всхлипом, словно у нечистой свиньи, которой загнали нож под левое ребро. Полковник стоял спиной к подходившим бизнесменам, оба видели как его широкая спина сгорбилась и съежилась.
Траншея расширилась, дальше широкое пространство, укрытие с бетонным навесом, без необходимости прикрыто маскировочной сеткой, а у входа стояли, улыбаясь как идиоты, трое израильских солдат и... два арабских федаина! С зелеными повязками непримиримых, с автоматами Калашникова за плечами. В их черных как маслины глазах росло презрение, все пятеро уже увидели белые щеки прибывших.
Один из израильтян, на плечах нашивки сержанта, сказал торопливо:
– Успокойтесь, мы охраняем совместно.