— А если есть опасность? — задал вопрос граф.
— Тогда вывешу черный. Значит, бунтовщики или мистер Мэйгрин в доме.
Грэйния понимала, что вывешена будет просто тряпка на палке, но ничего, главное ясность. Она протянула Эйбу руку со словами:
— Спасибо тебе, Эйб, ты заботился обо мне, когда я была совсем маленькой, и я знаю, что не покинешь меня и теперь.
— Мистер Бофор позаботится о вас, леди.
Эйб пожал Грэйнии руку и повернулся, чтобы уйти.
— Пожалуйста, Эйб, береги себя, — предостерегла на прощание Грэйния. — Я не могу потерять тебя.
Улыбка у него была такая выразительная, что Грэйнии стало ясно: он радовался их приключениям — и даже пережитым вместе опасностям.
Он уже скрылся среди сосен, когда граф обратился к Грэйнии:
— Вы теперь поступили под мою команду, и я собираюсь отдать вам приказ.
— Есть, есть, сэр! — со смехом отрапортовала она. — Но, кажется, так полагается отвечать только английским матросам.
— Завтра я научу вас, как отвечать по-французски, а пока ложитесь в постель и спите. Вам пришлось за одну ночь немало претерпеть.
Грэйния улыбнулась ему, и граф проводил ее в каюту; следом за ними вахтенный, который помогал Эйбу, внес чемоданы и аккуратно поставил их у стены.
— Открыть их сейчас? — спросил граф.
— Не надо. Все, что нужно, есть в том, который вы уже открыли.
Бофор погасил один из двух фонарей, подвешенных к потолку, а второй снял с крюка и поставил возле кровати.
Он приоткрыл маленькую стеклянную заслонку, чтобы Грэйнии легче было загасить фонарь.
— Вам нужно что-нибудь еще?
— Нет, ничего, — ответила она, — и спасибо вам. Я счастлива, что я здесь! Мне все время хочется благодарить вас снова и снова.
— Вы можете поблагодарить меня завтра, — сказал граф, — а теперь вам необходимо отдохнуть. Bonne nuit, mademoiselle, dormez bien. [5] .
— Bon soir, mon capitaine. [6]
Грэйния осталась одна.
Проснувшись, Грэйния почувствовала покачивание корабля на волнах, услышала поскрипывание бортов, шум ветра в парусах и — где-то в отдалении — голоса и смех.
Вначала она не сообразила, где находится, потом вспомнила, что плывет по морю, далеко от Родерика Мэйгрина, и нет уже больше страха, камнем лежавшего в груди.
«Я спасена! Спасена!» — хотелось крикнуть ей; она была счастлива, что уплывает вместе с Бофором.
Засыпая накануне, она с удовольствием думала, что под головой у нее его подушка, что спать она будет на его матрасе и укрываться принадлежащей ему простыней.
Она почти так же ощущала его близость, как тогда, в темноте, когда она налетела на него и уткнулась лицом ему в грудь.
Тепло его тела она почувствовала раньше, чем силу его рук, и во сне ей казалось, что он все еще обнимает ее.
Грэйния уселась на постели и откинула со лба спутавшиеся за ночь волосы.
Она, видимо, долго проспала, и теперь время уже позднее, но это пустяки.
Здесь нет ни ожидающего ее пастора, ни отвратительного Родерика Мэйгрина, готового схватить ее, ни ужасов, затаившихся среди деревьев вокруг дома.
«Я спасена!» — повторила она про себя и выбралась из постели.
Грэйния начала одеваться и почувствовала, что голодна. Тем не менее, она не спешила.
Она отыскала среди вещей свое небольшое зеркало и долго расчесывала волосы, укладывая их в такую же прическу, какую носила в Лондоне. Мама говорила, что эта прическа ей идет.
Потом она надела одно из самых нарядных платьев и только после того, как зеркало подсказало ей, что выглядит она очень элегантно, отворила дверь каюты навстречу слепящему солнцу.
На палубе, такой пустынной ночью, теперь кипела работа.
Люди тянули канаты, взбирались вверх и спускались вниз по мачтам, и морской ветер лихо надувал паруса.
Море было ослепительно синим, и чайки с оглушительными криками носились над кораблем.
Грэйния огляделась по сторонам. Она искала только одного человека, и когда увидела его, сердце у нее так и подпрыгнуло, словно от неожиданности.
Бофор стоял у штурвала, держась за рукояти и высоко подняв голову. Глаза его были устремлены на горизонт, и он показался Грэйнии красивее и сильнее всех на свете, как будто был не просто капитаном корабля, а хозяином всего сущего.
Она собиралась подойти к нему, однако он, заметив ее, передал штурвал другому человеку, и сам направился к Грэйнии.
Он окинул ее быстрым взглядом и слегка улыбнулся, как бы благодаря за то, что она так принарядилась.
— Я так поздно встала, — заговорила Грэйния.
— Сейчас почти полдень, — ответил он. — Вы подождете второго завтрака или подать вам прямо сейчас тот, который вы пропустили?
— Я подожду, — сказала она, потому что ей хотелось побыть с ним.
Он подал ей руку, и они пошли по палубе, то и дело, останавливаясь: граф представлял Грэйнии членов своей команды, занятых работой.
— Это Пьер… это Жак… это Андре, а вот и Лео. Только потом Грэйния узнала, что трое из ее новых знакомых были на Мартинике очень богатыми людьми.
Двое владели плантациями и большим количеством рабов, а третий, Лео, оказался юристом с самой большой практикой в Сент-Пьере, столице Мартиники.
Грэйния убедилась, что все они бодры духом и не сетуют на судьбу, лишившую их владений и вообще всякого достояния; наоборот, они с истинным оптимизмом верят, что утраченное вернется.
Прочие люди на корабле были личными слугами графа и его друзей или молодыми клерками из конторы Лео; все были глубоко признательны за возможность бежать вместе с графом. В противном случае их ждала бы либо тюрьма, либо принудительный труд на их поработителей.
В последующие два дня Грэйния поняла, что команда на корабле умела не только хорошо работать, но и веселиться.
С самого утра и до позднего вечера, чем бы эти люди ни занимались, они напевали, насвистывали и перебрасывались шутками за работой.
Ни один из членов команды не являлся опытным моряком, и корабельные обязанности требовали от них не только сообразительности, но и непривычного напряжения мускулов.
Грэйнии представлялось, что все это они как бы превратили в игру; опершись на поручни на полуюте, она наблюдала за ними, слушала их песни и громкие шутки, видела, как они подбрасывают иной раз монетку, чтобы решить, кому карабкаться по вантам и управляться с парусами.