— Джентльмены, позвольте представиться. Я — профессор Агар Бошнаравата!
— Рад познакомиться, профессор! Я — Карл, а это Донни! — имен у меня множество, в моих водительских правах значится: "Улисс Макфэдден", но теперь я среди друзей. Карл — мое подлинное имя.
— Здрасте… — бормочет Донни.
— Ты, Донни, индеец, а я индиец! — говорит Агар.
— Чего? — отзывается Донни.
— Это шутка, Донни… да, гм, это шутка, — вмешиваюсь я.
В это солнечное утро наша машина мчится навстречу новым приключениям. Две недели у меня не было друзей — и вдруг сразу двое!
Но что нас ждет на этом пути — безумные, необыкновенные приключения или адские муки?.. Не знаю и знать не хочу. Я просто выставляю руку за окно и чувствую, как струится по ней розовый от зари воздух, вижу, как, сливаясь в одну сплошную ленту, скользит мимо асфальт, вижу в стороне от дороги качели, а около них — маленького ребенка…
Забавно, что поскользнулся он не на крови, а на блевотине — эту отступницу Вирджинию стошнило, когда он пристрелил тех троих, что пытались удрать, и приставил ствол к ее голове. Нога Раймонда поехала, и он тяжело плюхнулся задом на голову Вирджинии, расколов ее череп и свой копчик. Позвоночник пронзила боль, он вскрикнул, из глаз полились слезы. Как всегда в минуты боли, скорби, гнева, замешательства или когда ему просто было жалко себя, он склонил голову в молитве.
— Отче Наш Небесный…
— Ну?
Голова Раймонда дернулась вверх. Он огляделся, но никого не увидел.
— Боже?..
— Да здесь я.
Раймонд посмотрел налево, на окно, где на подоконнике расположился здоровенный стервятник, склонив набок черную с пурпурным голову и рассматривая его желтыми глазами.
Закрыв глаза рукой, Раймонд выбросил вперед вторую.
— Отыди от меня, Сатана!
Несколько секунд он подождал, а когда услышал шуршание перьев, приоткрыл глаза и сквозь щелку в пальцах выглянул в сторону окна. Стервятник передернул крыльями, точно пожал плечами, и подпрыгнул, будто готовясь взлететь.
— Как хочешь, чмо. Твое дело. Это ты меня звал, не я тебя.
— Погоди!
Птица обернулась и выгнула длинную голую шею, глядя на Раймонда из-под расправленного крыла.
— В чем проблема, поц?
— Ты не… Сатана?
— Ты про того типа из ада, в которого кто-то из вашего народа верит?
— Э-э… да.
— Недоносок, который так и не вышел из реанимации. Вряд ли бедняга вроде Сатаны далеко ухромает, если его все время шпынять.
— О чем ты говоришь?
Большой черный стервятник снова повернулся посмотреть на Раймонда. Теперь эти желтые глаза стали томными, почти грустными.
— Никогда не переставало меня забавлять, как эти людишки, хоть сколько-нибудь понимающие, что на этой планете они творят друг с другом каждый день, могут волноваться и ломать свои куриные мозги, как бы им не попасть в неприятное место, которое называется ад. Хрен им.
— Я не хочу гореть!
— Ну-ну. Тогда у меня есть для тебя плохие новости. Но насчет попасть в ад можешь не волноваться.
— Ты сам говоришь, что ада нет.
— Раймонд, ты мудак. Ты ничего не понял, что я сказал.
— Кто ты такой?
— Имя мое — Бог, а ремесло комедия.
— Ты не можешь быть Богом. Ты же просто стервятник.
— Каждый лезет с критикой. Кто-то ж должен прибрать бардак, который вы творите? Я назначил стервятника как птицу вашей планеты. А что, по-твоему, мог бы я тут сделать из неопалимой купины? А вот в чем ты мне поверь: пройдет очень немного времени, и тебе тут будет так весело, что мало не покажется.
— О чем ты?
— Минут через пять ребята из АНБ и ФБР начнут утюжить это место бульдозерами, и тогда твой стебанутый вождь устроит костер из вас всех.
— Ты про Дэвида?
— Про того типа, которому ты дал играть в "спрячь колбаску" с твоей женой и дочкой.
— Но Дэвид — твой сын!
— Не смеши меня.
— Дэвид тебе не сын?
— Этот мишугене даже не умеет толком играть на гитаре. Ты думаешь, мой сын не сумел бы сыграть на гитаре уж хотя бы не хуже Хендрикса?
— А Иисус?
— У этого мужика были стальные яйца величиной с арбуз. Вот он мне нравился. Мы с ним много трепались.
— Но ведь Иисус — твой сын? От Девы Марии?
— Слушай, ты, чмо! Прежде всего, если бы я захотел иметь ребенка от вашей человеческой женщины, она уже не была бы девой, когда я бы с ней закончил. Мужские божества любят засадить поглубже не меньше всякого другого. Но детей у меня никогда не было. Были у меня эмоциональные проблемы, и я не хотел рисковать их передачей по наследству. Кое-кто из других богов любил поваляться с девками на сене, но потомство их слова доброго не стоит. Ни на что они толком не сгодились. Сам подумай, можно ли заработать на жизнь метанием диска?
— Как? Другие боги?
— Нас целая кодла была. Мы делили обязанности. Кто занимался посевами, кто бурями, кто океанами. В таком роде. Были даже боги вроде лесничих. Тысячи нас были. Если ты хотел чего-то сделать, молился тому богу, который такими операциями занимался. Боги тогда отвечали на молитвы вряд ли больше, чем я сейчас, но по крайней мере существовал представитель на месте.
— А что ты делал тогда?
— Надзор на местах. Я был суперинтендантом по зданиям и стройплощадкам. Большие шишки не хотели мне давать реальной работы с населением земли. Говорили, что я нестабилен. В общем, они были правы. Никто не захотел бы оказаться со мной рядом, когда на меня накатывало.
— И что сталось с этими богами?
— Я их убил. Я Бог ревнивый.
— А как ты это сделал?
— Отрезал их от источника веры. Чтобы поддерживать жизнь в боге приличного класса, много нужно верующих.
— Ты… отрезал их от источника веры?