И потом, такой странный вкус; я имею в виду, бобры грызут деревья, а дикобразы — сиденья от унитазов.
— Насколько я знаю, их очень легко убить, — заметила я. — Палкой.
— Грязная пропаганда, — отмахнулся он.
Когда мы пришли, многие уже расходились; снаружи стоял пикет Общества защиты животных с плакатами «СПАСЕМ НАШ ИХ ЖИВОТНЫХ». Экспозиция представляла собой несколько витрин-холодильников, вроде тех, что стоят в супермаркетах, только вместо мороженого и соков внутри лежали дохлые звери. Все они, совершенно очевидно, были сбиты машинами и заморожены в тех позах, в которых найдены. Сбоку, там, где обычно помещается информация о картине — «Композиция № 72,5х9 дюймов, акриловые и нейлоновые трубки», — к экспонатам были прикреплены маленькие карточки с названием животного и места его гибели, а также перечислением имеющихся повреждений. Например: «Енот с детенышем, Дон-Миллз, 401, перелом позвоночника, внутреннее кровотечение» или: «Кошка домашняя, Расселхилл-роуд, перелом таза». Наряду с заурядными кошками, сурками и белками там были скунс, несколько собак, олененок и дикобраз. Имелась даже змея, расплющенная практически до неузнаваемости.
— Ну как вам? — спросил Королевский Дикобраз после того, как мы обошли выставку.
— М-м, — протянула я, — не знаю… Я, в общем-то, не слишком разбираюсь в искусстве.
— Это не искусство, а поэзия, — с легкой досадой поправил Королевский Дикобраз. — Конкреативная поэзия. Я — мастер, возвращающий креативности конкретику.
— В этом я тоже не разбираюсь.
— Это ясно по вашему произведению, — сказал он. — Подобное я бы мог писать ногами. Единственная причина вашей известности — то, что ваши тексты непроходимо старомодны. Боже, люди покупают это, потому что никак не могут угнаться за действительностью. Зеркало заднего вида, выражаясь словами Маклюэна. Новая поэзия — поэзия вещей. Такого, например, еще никто не делал. — Королевский Дикобраз мрачно посмотрел на выход и очередную компанию посетителей с зелеными лицами, толпой покидающих вернисаж. — Это вы понимаете?
— Вы уже что-то продали? — спросила я светским тоном.
— Нет, — ответил он, — но продам обязательно. Надо отвезти выставку в Штаты. А то здесь люди очень осторожны и не любят рисковать. Потому Александру Грэйму Беллу и пришлось отправиться на юг.
— То же самое говорит мой муж, — осторожно сказала я.
Королевский Дикобраз посмотрел на меня с новым интересом.
— Вы замужем, — проговорил он. — Не знал. У вас потрясающе сексуальные локти, в жизни таких не видел. Знаете, я собираюсь устроить выставку локтей — это очень недооцененная часть тела.
— А где вы их возьмете? — поинтересовалась я.
— Где-нибудь, — ответил он и взял меня за локоть. — Идемте отсюда.
Когда мы прорвались сквозь пикет у входа, он сказал;
— Они не поняли сути. Я же не давил зверей, а только переосмыслил их — что в этом плохого?
— Куда мы идем? — спросила я Королевского Дикобраза, по-прежнему державшего меня за локоть.
— Ко мне, — невозмутимо ответил он.
— Я проголодалась, — уклончиво сказала я.
Мы отправились на Блур-стрит в заведение мистера Замса. Я взяла «замбургер» со всеми наворотами, а Королевский Дикобраз — шоколадный коктейль. Я расплатилась — у него денег не было, — и мы стали долго и нудно обсуждать все за и против похода к нему домой.
— Я хочу заняться любовью с вашим локтем, — заявил он. — Не забывая, конечно, о дополнительных льготах.
— Но я замужем, — отозвалась я, задумчиво жуя «замбургер». Я боролась с искушением, а оно было велико. Артур совершенно меня заморозил; для него я была все равно что, скажем, репа. Последнее время я стала замечать, что засматриваюсь на самых неподходящих мужчин: дикторов «Си-би-эс», кондукторов, мастеров по ремонту пишущих машинок… В своих фантазиях я больше не утруждалась заботой о костюмах и декорациях, сразу приступая к прерывистому дыханию. Мои дела были по-настоящему плохи.
— Это ничего, — сказал Королевский Дикобраз, — мне больше нравятся замужние.
— Но вряд ли это понравится моему мужу, — возразила я.
— Ему об этом знать не обязательно, верно?
— Он узнает. У него потрясающая интуиция. — Это было не так; в действительности меня беспокоило другое: даже если Артур узнает, то расстроится ли? И если нет, тогда что? — Вы, с его точки зрения, декадент, он сочтет ваше общество вредным для моего самосознания.
— Я готов уступить ему ваше самосознание, а себе возьму все остальное. Справедливый дележ? Ну соглашайтесь же, позвольте вскружить вам голову. Вы— тот самый типаж, я это сразу понял.
Я доела «замбургер» и ответила:
— Это невозможно.
— Как угодно, — он пожал плечами. — Что-то теряешь, что-то находишь. Вы скорее все же теряете.
— У меня нет на это сил, — сказала я.
Он предложил проводить меня домой, и мы пошли по Блур-стрит на запад, к улице, застроенной старыми трехэтажными домами из красного кирпича, с портиками и фронтонами, где мы с Артуром, как всегда временно, жили. Королевский Дикобраз, казалось, начисто забыл о своих гнусных предложениях и был всецело озабочен судьбой выставки.
— Моя последняя получила один-единственный отзыв. Какой-то старый болван назвал ее «жалкой попыткой вызвать отвращение зрителей». Да, буржуазию нынче не проймешь; выстави хоть отрубленные сиротские ступни, кто-нибудь обязательно попросит их подписать.
Оставив позади Музей и стадион «Варсити», мы пошли дальше на запад, вдоль череды старых, захудалых лавчонок, постепенно становившихся модными магазинами. Потом миновали оптовый склад строительных материалов и на Брансуик повернули на север. Через несколько домов Королевский Дикобраз остановился и закричал. Он нашел дохлую собаку, довольно большую, вроде лайки.
— Помогите-ка запихнуть ее в мешок, — попросил он, доставая из-под плаща зеленый пластиковый пакет для мусора, и быстро записал адрес места, где мы находились, в блокнот, который носил специально для этой цели. Затем поднял зад собаки, и я натянула на него мешок. Тот оказался маловат; голова собаки с болтающимся языком торчала наружу.
— Ну, до свидания, — сказала я, — приятно было познакомиться.
— Погодите, — спохватился он, — я же не поташу ее домой один.
— Я ее нести не собираюсь, — решительно заявила я. — Даже кровь еще не просохла.
— Тогда понесите мою трость.
Он с усилием поднял собаку и спрятал ее под плащ. Мы незаметно протащили ее в такси, за которое в результате я же и заплатила, и скоро оказались в логове Королевского Дикобраза — складах в центре города, переделанных под художественные мастерские.
— Но я единственный, кто живет здесь постоянно, — объяснил он. — У меня нет других вариантов. А у остальных есть еще и настоящие дома.