И я решила помедитировать. Хоть какое-то занятие в «липкой зоне», где совершенно нечем заняться. Как говорил Фило Туман: «Если ничего нет, работай с ничем. Отключи болтовню, звучащую в голове. Открой свое внутреннее зрение, внутренний слух. Старайся увидеть то, что можешь увидеть. Старайся услышать то, что можешь услышать». У вертоградарей я обычно не видела ничего, кроме косичек девочки, сидящей впереди меня, и слышала только храп Фило, который, руководя медитацией, обычно засыпал.

На этот раз мне повезло немногим больше. Я слышала «бум, бум» музыки, доносившейся из «Ямы со змеями», и гудение мини-холодильника. Я видела расплывчатые пятна уличных огней через стеклянные блоки окна. Но все это как-то не просвещало духовно. Так что я прекратила медитацию и включила новости.

В новостях говорили про очередную небольшую эпидемию, ничего страшного. Вирусы и бактерии постоянно мутировали, но я знала, что корпорации постоянно изобретают лекарства от них, и вообще, что бы это ни был за вирус, у меня его не было, потому что я сидела за двойным антивирусным барьером. Безопаснее места не придумаешь.

Я снова переключилась на «Яму со змеями». Там началась драка. Должно быть, это больболисты — трое, которые пришли раньше, и четвертый.

Пока я смотрела, прибыли их «няньки» из ККБ. Они повалили одного больболиста на пол и ударили его тазерами. Вышибалы тоже дрались — один из них отступал, шатаясь и держась за глаз; потом тело другого врезалось в стойку бара. Обычно у них быстрее получалось наводить порядок. Савона и Алый Лепесток еще висели на трапеции, пытаясь продолжать работу, но девушки, которые раньше танцевали у шеста, убегали со сцены. Потом я увидела, что они бегут обратно: должно быть, выходы заблокированы. «Ох», — подумала я. Тут в камеру влетела бутылка и разбила ее.

Я хотела переключиться на другую камеру, но у меня тряслись руки, и я забыла код. Пока я его вспомнила и навела камеру на «Яму со змеями», там стало гораздо меньше народу. Свет еще горел, и музыка играла, но вокруг царил полный разгром. Клиенты, должно быть, разбежались. Савона лежала на стойке бара. Я узнала ее по блестящему костюму, хоть он и был наполовину содран. Голова у нее была странно вывернута, а лицо все залито кровью. Алый Лепесток висела на трапеции; одна веревка была обмотана у нее вокруг шеи, а между ног блестела бутылка — наверное, кто-то ей засунул. Рюшечки и оборочки изодраны в лохмотья. Она была похожа на увядший букет.

Где же Мордис?

По экрану пронесся темный трепыхающийся сверток: танец теней, уродливый балет. Грохнула дверь, раздалось что-то вроде уханья. В отдалении завыли сирены. Затопали бегущие ноги.

В коридоре за дверью «липкой зоны» послышались крики, видеоэкран на двери зажегся, и в нем появилось лицо Мордиса — очень близко. Он смотрел на меня одним глазом. Второй был закрыт. Лицо словно пожеванное.

— Твое имя, — шепнул он.

Протянулась рука и схватила его за горло, оттягивая голову назад. Кто-то из больболистов. Я видела руку, в которой была зажата «розочка» от бутылки: красные и синие вены.

— Открывай дверь, бля, — сказал он. — Ты, течная сучка! Пора делиться!

Мордис выл. Они требовали у него код от двери.

— Цифры, цифры, — говорили они.

Мордис показался еще на секунду. Раздалось бульканье, и он исчез. Его место занял больболист. Лицо — сплошные шрамы.

— Открой, и твой дружок останется в живых, — сказал он. — Мы тебе ничего плохого не сделаем.

Но он врал, потому что Мордис был уже мертв.

Снова раздались вопли, и, должно быть, какабэшники ударили его тазером, потому что он тоже завыл и исчез с экрана, и послышался звук, словно кто-то пнул ногой мешок.

Я переключилась на камеру «Ямы со змеями»: там были еще какабэшники, в шлемах и бронежилетах, целая куча. Они тащили и толкали больболистов к дверям — один был мертв, а три еще живы. Их вернут в больбол. Нечего было и выпускать.

И тут я поняла, что будет дальше. «Липкая зона» — все равно что крепость. Никто не может попасть внутрь, не зная кода, а его никто не знал, кроме Мордиса. Так он сам всегда говорил. И не выдал его: спас мне жизнь.

Но теперь я заперта, и некому меня выпустить.

«Пожалуйста, ну пожалуйста, — взмолилась я про себя. — Я не хочу умирать».

50

Я велела себе не паниковать. «Сексторг» пришлет уборщиков, они поймут, что я тут заперта, и позовут кого-нибудь, чтобы взломать замок. Они же не бросят меня тут, чтобы я умерла с голоду и высохла, как мумия: когда «Чешуйки» снова откроются, я им понадоблюсь. Без Мордиса, конечно, будет не то — я уже начала по нему скучать, — но, по крайней мере, я буду при деле. Я не одноразовый мусор, я квалифицированный специалист. Так всегда говорил Мордис.

Значит, надо просто подождать.

Я приняла душ. У меня было ощущение грязи, как будто эти больболисты все-таки пробились внутрь или как будто меня забрызгало кровью Мордиса.

Потом я снова помедитировала, уже по-настоящему. «Окутай его Светом, — молилась я. — Пусть он уйдет во Вселенную. Да уйдет его Дух с миром».

Я представила себе, как дух Мордиса вылетает из уничтоженного тела: птичка с коричневыми глазками-бусинками.

На следующий день случилось две плохих вещи. Сначала я включила новости. Мелкая эпидемия, о которой говорили вчера, оказалась не обычным всплеском, который легко остановить. Она переросла в масштабную угрозу. Показали карту мира с красными пятнами: Бразилия, Тайвань, Саудовская Аравия, Бомбей, Париж, Берлин — словно планету расстреляли из пистолета-распылителя. Диктор сказал, что эпидемия распространяется с невиданной скоростью — даже не распространяется, а возникает одновременно во многих городах, и это ненормальное явление. Обычно ККБ врала и заметала следы, а правда расходилась только в виде слухов. И то, что теперь в новостях говорили все как есть, показывало, насколько плохо дело — если ККБ даже не смогла удержать происходящее в тайне.

Новостные диджеи старались сохранять спокойствие. Специалисты не знают, что это за вирус, но это, несомненно, пандемия, и множество народу скоропостижно умирает — практически плавится на глазах.

Вторая плохая вещь заключалась в том, что в «Яму со змеями» пришли люди в биоскафандрах, запихали трупы в мешки и унесли. Но они не посмотрели на втором этаже, хотя я кричала не переставая. Наверное, они меня не слышали, потому что стены в «липкой зоне» были толстые, а в «Яме со змеями» до сих пор играла музыка и, наверное, заглушала меня. Мне повезло, потому что, если бы меня выпустили тогда, я бы заразилась тем же, что и все остальные. Так что на самом деле это была хорошая вещь, а не плохая, но тогда я этого не знала.

На следующий день новости были еще хуже. Эпидемия все ширилась, начались беспорядки, погромы и убийства, а ККБ практически исчезла из виду: наверное, какабэшники тоже умирали.