— Пойдем, — говорит он. — Я покажу тебе сад.
У них отдельная кухня во дворе, несколько портативных фиолет-биолетов в углу и солнечные батареи, которые они сейчас монтируют. Нужных частей полно в плебсвиллях, хотя приходится остерегаться падающих зданий.
За домом — огород, хотя они еще мало что успели посадить.
— На нас нападают свиньи, — говорит Кроз. — Они роют ходы под забором. Мы застрелили одну, так что, может быть, другие теперь поостерегутся. Зеб говорит, что это суперсвиньи — генная модификация с мозговой тканью человека.
— Зеб? — повторяю я. — Он жив?
У меня вдруг начинает кружиться голова. Все эти люди, восставшие из мертвых, — уму непостижимо.
— А то, — говорит Кроз. — Ты чего?
Он меня обнимает, чтобы я вдруг не упала.
Рен и Крозье убрели за саманный домик. Ничего страшного, думает Тоби. Дело молодое. Она рассказывает Белоклювому Дятлу про третьего больболиста — Бланко. Белоклювый Дятел внимательно слушает.
— Чума? — спрашивает он.
Тоби объясняет про инфицированное пулевое ранение. Про Мак и Ангелов Смерти она ничего не говорит.
Пока они разговаривают, из-за угла выходит еще одна женщина.
— Здравствуй, Тоби, — говорит она.
Это Ребекка. Она стала старше, немного ссохлась, но это несомненно она. Во плоти. Она берет Тоби за плечи.
— Миленькая, ты совсем худая, — говорит она. — Ну ничего. У нас есть бекон. Мы тебя живо откормим.
Понятие бекона в данный момент не укладывается у Тоби в голове.
— Ребекка, — произносит она. И хочет добавить: «Почему ты жива?» Но этот вопрос становится все более бессмысленным. Почему кто бы то ни было остался в живых? Так что она говорит только: — Замечательно.
— Зеб был уверен, что ты выберешься. Он все время это говорил. Ну-ка улыбнись!
Тоби очень не нравится слово «говорил» в прошедшем времени. От него разит смертным одром.
— А когда он это говорил?
— Ой, да он, почитай, каждый день это повторяет. Ну-ка пойдем на кухню, я тебе дам чего-нибудь поесть. Расскажешь мне, где была.
Значит, Зеб жив, думает Тоби. Теперь, когда это точно, ей кажется, что она всегда это знала. Но все же она продолжает сомневаться — не поверит, пока не увидит. Пока не потрогает.
Они пьют кофе — жареные корни одуванчика, гордо объясняет Ребекка — и едят запеченные корни лопуха с пряной зеленью и куском… не может быть — неужели это холодная свинина?
— Эти свиньи жутко наглые, — говорит Ребекка. — Умные головы дуракам достались.
Она с вызовом смотрит на Тоби.
— Голод не тетка, — продолжает она. — Мы хотя бы знаем, что это — в отличие от секрет-бургеров.
— Очень вкусно, — честно говорит Тоби.
После перекуса Тоби отдает Ребекке три ноги париковцы. Они уже не очень свежие, но Ребекка говорит, что на бульон сгодятся. Ребекка и Тоби погружаются в историю. Тоби вкратце рассказывает про свою жизнь в «НоваТы» и появление Рен; Ребекка — про то, как она под прикрытием фальшивой личности продавала страховки в охраняемых поселках на западе страны, заодно распространяя биоформы, изобретенные Беззумным Аддамом. И про то, как она вскочила в последний скоростной поезд, идущий на восток, — это было рискованно, куча пассажиров уже кашляла, но Ребекка надела респиратор и перчатки, а потом законопатилась в «Велнесс-клинике» с Зебом и Катуро.
— В нашей прежней комнате для совещаний, помнишь? И Арарат, который мы там создавали, сохранился.
— А Катуро как поживает? — спрашивает Тоби.
— Отлично. У него был какой-то вирус, но не тот, не чума. Он уже выздоровел. Они с Зебом, Шекки и Черным Носорогом сейчас ушли на поиски. Они ищут Адама Первого и всех остальных. Зеб говорит, если кто и смог выбраться, так это они.
— Правда? Думаешь, у них есть шанс? — спрашивает Тоби.
На самом деле она хочет спросить: «А меня он искал?» Скорее всего, нет. Наверняка решил, что она сама выкрутится. И ведь выкрутилась, правда же?
— Мы слушали круглые сутки на заводном коротковолновом приемнике и передавали сигналы тоже. Пару дней назад наконец-то получили ответ, — говорит Ребекка.
— Это был он? — Тоби уже всему готова поверить. — Адам Первый?
— Мы только один голос услышали. И он только повторял: я здесь, я здесь.
— Будем надеяться, — говорит Тоби.
И она действительно надеется. Во всяком случае, очень хочет надеяться.
Снаружи доносится собачий лай и какофония воплей.
— Черт! Опять собаки напали, — говорит Ребекка. — Ну-ка давай туда с ружьем.
Беззумные Аддамы с распылителями уже у ограды. Собаки, большие и маленькие, штук пятнадцать, несутся к ним, виляя хвостами. Люди начинают стрелять. Тоби не успевает вскинуть карабин, как семь псов уже мертвы, а остальные убежали.
— Это генные сплайсы из института Уотсона-Крика, — говорит Белоклювый Дятел. — Не настоящие собаки, у них только вид такой. Вырвут глотку и глазом не моргнут. Их использовали в тюремных рвах и всяком таком — их ведь не хакнешь в отличие от системы сигнализации. Но они вырвались на волю во время потопа.
— А они размножаются? — спрашивает Тоби. Придется ли отражать нападения этих несобак, волну за волной, или их немного?
— Одному Богу известно, — говорит Белоклювый Дятел.
Голубянка и Белая Осока выходят проверить, мертвы ли собаки. Затем Майна, Американская Лисица, Ребекка и Тоби присоединяются к ним, и они все вместе обдирают и разделывают туши. Мужчины с пистолетами стоят наготове, на случай если собаки вернутся. Руки Тоби быстро вспоминают нужные движения — память давних дней. И запах тот же. Запах детства.
Шкуры собак откладывают, мясо режут и отправляют в кастрюлю. Тоби подташнивает. Но помимо этого ей очень хочется есть.
Я спрашиваю Кроза, не пойти ли мне помочь обдирать собак. Но Кроз отвечает, что там уже достаточно народу, а у меня усталый вид, так что, может, я хочу пойти в дом и прилечь у него на кровати? В комнате прохладно и знакомо пахнет саманным домиком, так что я ощущаю себя в безопасности. Кровать оказывается просто возвышением на полу, но она покрыта шкурой серебряной париковцы и простыней. Кроз говорит: «Приятных снов» — и уходит, а я снимаю накидку «НоваТы» и брюки, потому что уже очень жарко, а руно париковцы ужасно мягкое и шелковистое, и засыпаю.
Меня будит послеобеденная гроза, и я обнаруживаю, что Кроз свернулся рядом. Я вижу, что он обеспокоен и печален, и поворачиваюсь к нему, и мы начинаем обниматься, и он хочет заняться сексом. Но я вдруг понимаю, что не хочу заниматься сексом с человеком, которого не люблю, а я никого так по-настоящему и не любила после Джимми, и, уж конечно, не в «Чешуйках», где все было понарошку и я только исполняла фантазии разных извращенцев.