Но… а как же остальные предметы? Дженни еще раз медленно оглядела комнату. Неужели все эти диковинные, экзотические вещицы – защитные амулеты?
Кому может понадобиться такая необычная защита? И зачем?
Девочка трогала большой серебряный колокол в шкафу, но внимание Дженни привлекли буквы на стене. «Фиванский алфавит», – было написано над одной группой странных символов. Алфавит волхвов. Тайный этрусский алфавит. Еврейский алфавит с числовыми соответствиями букв. Кроме того, на стене висела страшная гравюра, изображавшая скелет, держащий ворона на костлявой руке.
Девочка направилась к письменному столу. Приблизившись, она оперлась на суконную поверхность столешницы. Прямо сквозь призрачную русую головку Дженни видела лежащие на столе бумаги.
Множество бумаг. Для пятилетней Дженни они представляли интерес только как предметы, к которым ей запрещалось прикасаться. Но знание собственного непослушания доставляло ей удовольствие.
Но Дженни шестнадцатилетняя могла прочесть их. Один документ содержал алфавит, подобный тем, что были написаны на стене. Над ним была малопонятная надпись: «Старший футарк», но Дженни сразу узнала наклонные угловатые символы. Руны.
Как те, которые она видела на роге для вина у немецких парней в лесу. Как тот знак, который был изображен на внутренней стороне крышки от белой коробки. Рядом с каждым символом твердым дедушкиным почерком было выведено его название и краткое примечание.
«Уруз, – прочла Дженни. – Для проникновения через завесу между мирами. – Она узнала перевернутую «U» с направленными вниз рожками разной длины. – Райдо. – Она выглядела как буква «R», только начертанная без единой плавной линии. – Для путешествия во времени. Дагаз. – Руна напоминала лежащие на боку песочные часы. – Для пробуждения».
Одна из рун была обведена.
«Наутиз, – прочла Дженни. Эта руна выглядела как наклонившаяся влево буква «X», у которой одна палочка длиннее другой. – Чтобы удержать».
Последнее слово было жирно подчеркнуто.
Дженни еще раз медленно обвела взглядом комнату. О господи!
Пришло время взглянуть правде в глаза. Она все время была в шаге от верной догадки, но сейчас ее пронзила абсолютная уверенность. Больше невозможно это отрицать.
О господи, он был магом!
Отец ее матери был магом!
«Не думай об этом… не вспоминай, – шептал ей внутренний голос. – Никто не вправе заставить тебя вспоминать. Побереги свой рассудок».
Потому что она чувствовала: дальше случится что-то страшное.
Она должна вспомнить – ради Тома. Но образ Тома ускользал от нее. Столько всего произошло с того вечера, когда она видела его в последний раз. Неужели это было всего несколько часов назад? Она так изменилась с тех пор. Дженни попыталась представить себе его развязную улыбку, зеленовато-карие глаза, но получившийся портрет напоминал скорее старую размытую фотографию. Человека, которого она знала когда-то давно.
«Боже мой, я не могу вспомнить даже свои чувства к нему!»
У Дженни задрожали руки, в желудке образовалась неприятная пустота.
«Все равно нужно вспомнить. Ради Ди. Ради Зака. Ради Одри и Майкла – и Саммер. Да. Ради Саммер».
Друзья лицом к лицу встретились со своими кошмарами. Даже Саммер пыталась. В голове Дженни пронеслись обрывки свежих воспоминаний: Ди, бьющаяся, как перепуганный зверек; стонущая Одри, скорчившаяся на полу; вопящий Майкл; посиневшие губы Саммер; сверкающие серые глаза Зака. Все они ощущали смертельный страх. Неужели кошмар Дженни может оказаться еще страшнее?
«Может», – прошептал внутренний голос, но Дженни не стала его слушать.
В ее мозгу не звучало больше «не вспоминай», теперь она повторяла про себя: «Вспомни, вспомни…»
– Надеюсь, это поможет, – сказала она вслух довольно спокойно и, чувствуя себя идущей навстречу собственной судьбе, взяла со стола переплетенный в кожу том.
Это оказалось нечто вроде дневника. Скорее даже лабораторный журнал с записями результатов каких-то экспериментов. Крупный дедушкин почерк местами был довольно неразборчив, однако некоторые фразы читались легко.
«…Из всех методик разнообразных культур эта представляется безопаснейшей… руна Нид, или Наутиз, обеспечивает непреходящее ограничение, предотвращая перемещение в любом направлении… Руна должна быть вырезана, а затем окрашена кровью, наделение ее силой происходит при произнесении ее названия вслух…»
Дженни перевернула несколько страниц и прочла более позднюю запись: «…интереснейший трактат о джиннах, или, как называет их парод хауза, алджуннах. Затрудняюсь предположить, почему многие люди считают их неотъемлемым атрибутом бутылок… Убежден, что подготовленная мною зона вполне пригодна для выделения столь значительной энергии…»
«Бог мой, он пишет, как ученый! Как сумасшедший ученый», – думала Дженни.
Она принялась листать дальше.
«…Наконец-то мне удалось добиться правильного действия удерживающей руны! Необыкновенная удача… надежный способ… ни малейшего риска… укрощенные мною огромные силы… полная безопасность…»
Ближе к концу в дневнике обнаружился вложенный вместо закладки листок. Он был рваный, пожелтевший и хрупкий. Выглядел он очень старым. Почерк на нем был совсем другой – тонкий и нетвердый, и часть надписи была скрыта под ржаво-коричневыми пятнами.
Это оказалось стихотворение. Заглавия не было, но вверху было нацарапано имя автора: «Иоганнес Экхарт» и дата «1941».
Бреду меж острых скал, через висячий мостик,
Туда, где вечна тьма и ярок древний свет.
Там ждут на дне они, тревожа мертвых кости,
И знают лишь они на мой вопрос ответ.
Я в Черный лес стремлюсь, где Царь Лесной поможет
Мне истину открыть, назвав расплаты час.
Как много их, глупцов, кто мнил себе, что сможет
Ту цену заплатить – их больше нет средь нас.
И все же мне пора. Не я избрал дорогу
В извечную игру…
Остальные строчки были все в темных пятнах, за исключением двух последних:
И, покидая тех, кто вечно ждет на дне,
Я слышу, как они смеются в спину мне.
Дженни перевела дух.
Очевидно, стихотворение настолько впечатлило дедушку, что он хранил его сорок лет. Она знала, что он воевал во Вторую мировую и побывал в немецком лагере для военнопленных. Может, там он и встретил этого Иоганнеса Экхарта. И тот заставил его задуматься…
Теперь у нее были в руках все кусочки головоломки. Но ей совсем не хотелось складывать ее. Она думала только о том, каким должен быть ее следующий шаг. Последний шаг.