Одним словом, настает момент, когда и король Сигизмунд, и папа римский больше не в состоянии обманывать самих себя. Обоим совершенно ясно, что ни единого обещания молодой царь выполнять не собирается. Единственное, чего от него удалось дождаться, – это устройство для находящихся в царской свите католиков домового костела (Лжедмитрий резонно заявил боярам: если они сами в свое время разрешили живущим в Москве лютеранам устроить церковь и открыть школу, чем хуже поляки и литовцы, которым негде молиться?). Но, чрезвычайно похоже, на этом все и кончится. Марина Мнишек, прибыв в Москву, вынуждена принять причастие по православному обряду – а по меркам того времени, это был крайне важный и многозначительный шаг…
И вот тут-то начинаются не просто интриги – сложнейшие, головоломные политические игры. Князья Шуйские и Голицыны через верных людей начинают переписку с королем Сигизмундом, сетуя, что тот навязал им в цари совершенно неподходящую и недостойную личность, а посему они, князья, намерены в ближайшее время свергнуть самозванца и на его место хотят посадить… сына Сигизмунда, Владислава!
По всем юридическим нормам того времени князья совершают государственную измену. Что бы ни было в прошлом, на данный момент Лжедмитрий – законный, легитимный государь, венчанный на царство главой православной церкви, приглашенный на трон земским собором из представителей всех сословий. Шуйские и Голицыны – государственные преступники…
Однако короля Сигизмунда такие тонкости не заботят, потому что под ним шатается трон. В Жечи Посполитой возникла сильная оппозиция, недовольная Сигизмундом за его женитьбу на австрийской принцессе, эрцгерцогине Констанции Габсбург, в чем многие справедливо усматривают будущее усиление «немецкой партии» в стране. Посланцы оппозиции уже побывали тайно в Кремле и предложили Лжедмитрию… корону Жечи Посполитой! Лжедмитрий дал согласие. Разведка Сигизмунда уже пронюхала об этих переговорах, о планах создания единого московско-польско-литовского государства с царем Дмитрием на престоле.
Я уже говорил, что тайна порой – это просто-напросто хорошо забытая истина. А истина такова: Лжедмитрий I не «убит возмущенным народом, протестующим против польского засилья», а ликвидирован мятежниками, действовавшими с ведома и согласия короля Сигизмунда, для которого Лжедмитрий внезапно стал опаснейшим соперником. Шуйский преследовал свои цели, Сигизмунд – свои. Но оба, как мы увидим из дальнейшего, действовали рука об руку…
На рассвете 17 мая москвичей будит набат. По улицам бегают посланные Шуйским «агитаторы» – но, обратите особое внимание, ни один из них не настраивает горожан против царя. Наоборот, все до одного вопят: «Спасайте царя от поляков!»
В последующих событиях не просматривается ни капли случайности. Наоборот, все устроено как-то чересчур уж гладко – одновременно блокированы все подворья, где располагались верные Лжедмитрию поляки, литовцы и «иноземная гвардия», на всех улицах, по которым может пройти подмога, воздвигнуты баррикады и рогатки. Ни один правительственный отряд так и не смог прорваться в Кремль. Князь Константин Вишневецкий ведет на помощь Лжедмитрию четыреста всадников – но натыкается на организованный отпор, причем преградившие ему дорогу имеют даже пушку (пушка у «стихийно возмутившихся горожан» – это, согласитесь, более чем оригинально…).
В Кремле уже действует «ударная группа» Шуйского. Убит Басманов, до конца оставшийся верным Лжедмитрию, немногочисленные немцы-алебардщики сложили оружие под напором превосходящего противника. Лжедмитрий то ли сломал, то ли вывихнул ногу, выскочив из высокого окна – и попал в руки людей Шуйского.
Что любопытно, его энергия и воля еще могли переломить ситуацию даже в такой момент. Караульные стрельцы, определенно не состоявшие в заговоре, пытаются защищать царя, стреляют по ворвавшимся во двор мятежникам. Но кто-то из бояр грозит, что пошлет людей в Стрелецкую слободу и велит перебить жен и детей всех, кто не сложит оружия (помните «стояние на Угре»?).
Стрельцы отступаются. На Лжедмитрия набрасывается толпа – но он даже теперь, раненый, оглушенный, не теряет присутствия духа, требует привести мать, то есть Марфу Нагую, требует, чтобы его вывели на Лобное место и там обвинили в самозванстве принародно.
Это серьезный шанс – большинство до сих пор искренне полагает, что взбунтовалось не против царя, а против «ляхов-злоумышленников». Откуда ни возьмись, выныривает князь Голицын, крича, что Марфа Нагая только что, вот сию минуту, изобличила «царя» в самозванстве, несколько человек бросаются на Лжедмитрия и открывают пальбу (потом на теле насчитают более двадцати пулевых ран). Те, кто находится вдалеке от происходящего, до сих пор не понимают, что происходит в кремлевском дворе, – и кто-то торопится им объяснить, что там-де расстрига Гришка Отрепьев принародно винится, подлец, в своем самозванстве…
В Москве начинается вакханалия. Все до единого современники сходятся на том, что Шуйский в ночь переворота велел открыть все тюрьмы и выпустить заключенных – так что этот «элемент» прибавляет переполоха и подает пример разбуженным москвичам…
Где-то насилуют женщин (замечу, не всех подряд – около тридцати самых знатных и молодых польских красавиц бояре Шуйского, по достоверным сведениям, сразу же попридержали для себя и увезли к себе по домам), где-то истребляют поляков, литовцев, вообще всех иноземцев, имевших несчастье оказаться в городе. Попутно, борясь с «чертовыми ляхами», до нитки грабят итальянских и немецких купцов и ювелиров и убивают несколько десятков иноземных музыкантов – за их богомерзкое занятие «еретической музыкой», оскорбляющей чувства православных.
Отрубают руки и ноги, отрезают уши у живых, трупы для забавы ставят и кладут в «смешные положения». А в это время посол короля Сигизмунда пан Гонсевский…
Нет, не пытается спасти земляков. Вовсе даже наоборот. Еще с ночи в посольстве наглухо заперты все ворота, и потом, когда туда кинутся служившие Лжедмитрию подданные Жечи Посполитой… никого из них не пустят на порог, оставив на расправу толпе. Неопровержимое доказательство, наглядно свидетельствующее, кто устроил заговор против молодого царя. Можно добавить еще, что само посольство не пострадало нисколечко – Шуйский сразу же прислал туда пятьсот стрельцов для охраны.
И обязательно нужно добавить, что, кроме тех, кто в охотку погромил и пограбил, были и другие – прятавшие тех самых «чертовых ляхов» от пьяной толпы. Один из таких москвичей как раз и спас младшего брата Мнишека.
Число жертв с обеих сторон (во многих местах города поляки отбивались отчаянно и положили немало народу) определить трудно. Полагают, от двух до трех тысяч. Трупы валялись по улицам двое суток, и, по воспоминаниям, бродячие знахари вырезали из них жир для своих снадобий, не делая различия меж своими и «латинцами»…
Как ни бездарен, ничтожен и слаб был Николай II, все же по здравому размышлению титул самого ничтожного и бездарного русского самодержца следует все же присвоить черной памяти Василию Шуйскому, наконец-то осуществившему свою самую заветную мечту и пролезшему (другого слова и не подберешь) в цари.