Так же разобщены и посадские, особенно купцы, уже не только жизнью в разных местах, но и собственным индивидуализмом. Каждый тут сам по себе, а кроме того, сколько ни говори про «интересы купечества», купец всегда предпочтет туманным общим интересам конкретные, свои — своей торговой сотни, своего города, своей семьи. Даже перенесись из Англии в Российскую империю либеральная партия вигов, и она не нашла бы здесь ни спонсоров, ни избирателей; время её не пришло.
А вот дворянство в любом полку, в любом своем собрании легко будет говорить об «интересах шляхетства» и при этом будет иметь в виду не интересы офицеров полка, не интересы дворян данной губернии, а именно сословные интересы всего российского дворянства, в масштабах всей империи. Понимание, что оно едино и имеет общие интересы, совершенно не чуждо дворянству, и на это есть много причин.
Во–первых, дворянство постоянно перемещается по всей Российской империи. Даже если имения дворянина все сосредоточены в одной–единственной губернии, и если вообще у него одно–единственное имение, все равно он не привязан к этому имению: ведь дворянин должен служить.
Если он служит в военной службе, значит, его часть перемещается по самым разным местам, порой очень удаленным от малой родины. Офицер волей–неволей, даже если он страшный домосед, узнает разные земли России, разные её границы, разные виды хозяйства и разный образ жизни россиян. Так сказать, разных людей под разными небесами.
В армейских и гвардейских частях сталкиваются люди из разных пределов страны, сдруживаются, спаиваются, сослуживаются. Порой они еще и навещают друг друга, начинают дружить семьями, увлекаются сестренками друг друга и так далее.
Кроме того, семьи ведь обычно разветвлённые. Это теперь человек порой становится в тупик при необходимости выяснить — чем отличается сноха от золовки и в каком поколении имеют общих предков, скажем, пяти–юродные родственники. В XVIII веке все названия родственников актуальны, а троюродные и четвероюродные родственники отлично знают друг друга, поддерживают отношения и уж во всяком случае в любой момент готовы помочь. А ведь живут родственники наверняка в разных городах, имеют опыт очень разных маршрутов со своими полками и разных командировок от своих коллегий.
В результате один дед дворянина по отцу происходит из Костромской земли, другой — из Брянской, а мать провела детство в Касимове, а потом долго жила в Ревеле, где родители и познакомились. Родственники же и друзья живут в семи или восьми разных областях Российской империи, служба протекает в пространстве от Черного моря до Балтийского и от Урала до Польши. Сама жизнь доказывает, что империя едина, и дворянство, где бы оно ни служило и ни владело поместьями, тоже едино.
Во–вторых, дворянство хорошо знает самое себя. Посадские люди и купцы разбросаны по своим городам и мало общаются друг с другом. Вряд ли удастся узнать у вологодских кузнецов, сколько берут за работу кузнецы в Воронеже и к кому там лучше обращаться. Крестьяне не только разобщены — их к тому же еще и очень много. Даже «через третьего человека» невозможно узнать даже чем–то выдающихся людей из двенадцати– или тринадцатимиллионного сборища.
А вот дворян мало!
И не только мало, они служат в небольшом количестве учреждений, которые тоже всегда на виду. Каждый имеет определенную репутацию, и узнать эту репутацию несложно, даже если вы лично не знаете именно этого человека: среди ваших знакомых всегда найдется тот, кто служил с имярек, у кого имения по соседству, кто знает его двоюродного брата или женат на троюродной племяннице.
При этом верхушка дворянства, те несколько сотен людей, которые реально правят Российской империей, все время находятся на виду у всех дворян — у всех десятков тысяч, а сами они лично знают очень многих из дворян. Особенно выдающиеся, причем неважно, чем выдающиеся — знаниями, богатством, умом, храбростью, — они–то уж точно на виду, в том числе на виду у начальства.
Конечно же, дворянство сильно этой личной сплоченностью, личным знакомством друг с другом. Это — корпорация людей, которые склонны двигаться по жизни не поодиночке, а группами, в которых все знают друг друга и которые хотели бы доверять своим вожакам.
Пример таких групп у них есть — в виде армейских подразделений.
В–третьих, дворянство сознательно учили воспринимать себя как единое сословие. Причем как очень молодое сословие. За годы правления Петра из разных групп служилых людей, дополненных выходцами из других слоев населения, создано, в общем–то, новое сословие.
Здесь, наверное, имеет смысл уточнить, что сословие — это вовсе не социально–экономический класс, Классы различаются по месту в распределении труда и, по способу, которым они владеют собственностью. А сословие не имеет прямого отношения к труду и собственности; сословие — это явление одновременно юридическое и этнографическое.
Юридическое — потому что каждое сословие имеет свои права и обязанности, и именно по этим правам и обязанностям отличается от всех остальных сословий.
Этнографическое — потому что в каждом сословии есть свои обычаи, нравы, привычки, и всегда особенные, не такие, как в других сословиях.
Сословие больше всего напоминает малый народ или этнографическую группу, — живут отдельно от остальных, хранят свои обычаи, подчиняются другим законам…
Так вот, такого сочетания прав и обязанностей, какое создали указы Петра, не было ни у кого и никогда, ни у одной группы служилых людей XVII века.
Поэтому дворянство, кстати, и колеблется — как ему себя назвать? Дворянством? Но это название одной из групп служилых людей Московского княжества. Дворянство после Петра — это совсем не то же самое, только разросшееся численно дворянство, это нечто совсем иное… Шляхетством? Но это название пришло из Речи Посполитой, старого врага и соперника. Долгое время употребляли оба слова, пока все–таки не утвердилось слово «дворянство».
Если же говорить о нравах и обычаях, то тут вообще возникло нечто неслыханное, не похожее ни на служилых людей XVII века, ни на весь остальной народ. Потому что при Петре и после Петра дворянство — это единственный европеизированный слой общества, своего рода коллективный агент европеизации всей России.
То есть европеизирован этот слой крайне поверхностно. И европеизация эта чисто внешняя — но у других сословий и этого нет. Бритые дворяне, одетые в одежду европейского покроя, пьющие кофе и говорящие на немецком и французском, «чтобы их сразу можно было от всяких незнающих болванов отличить», всё больше живут в совсем других измерениях, чем большинство людей России.
Итак, особое сословие, которое учат служить и работать по переводному прусскому Уставу, а жить частной жизнью по «Юности честному зерцалу». Это сочинение В.О. Ключевский в сердцах назвал «скверной немецкой книжонкой…» и был не так уж не прав, говоря честью по чести.
Дворянство Российской империи — это такое же сословие Нового времени, как французское или, скажем, прусское.
А остальная Русь продолжает жить если и не в полной мере в Средневековье, то где–то в эпоху Возрождения.