[32. С. 96].
Стоит ли удивляться, что все трое царевен
«…не могли похвастаться особенными научными успехами или умственным развитием» и вынесли из детства «…склонность к праздности, привязанность к шутам и недостаток уважения к человеческой личности. Родительский дом не выработал в них сильных характеров, требующих самодеятельности и разумного применения природных сил»
[32. С. 99].
Петру I приписывается такое высказывание: «Двор моей невестки есть госпиталь уродов, ханжей и пустосвятов». Это тот редчайший случай, когда с ним нетрудно согласиться.
Старшая из выживших детей Прасковьи Салтыковой (до неё у супругов родилась Мария, умершая в 3 годика, и Феодосия, не дожившая до года), Екатерина, родилась 29 октября 1691 года и была на полтора года старше Анны. Из всех трех царевен она единственная достигла: хоть каких–то успехов в учении. То ли потому, что была все–таки способнее, или в силу, так сказать, положительного стимула в прохождении наук и искусств.
Правда, и Екатерина так и не могла даже говорить, не то что писать ни по–немецки, ни по–французски — хотя начали учить её рано и учили несколько лет. Тут ни любовь к матери, ни розга не заострили её ума в достаточной степени.
Но «зато» «свет–Катюшка», как называли ее мать, а за ней и Пётр, росла красивой и пышной, в мать — высокую русскую красавицу с пышной косой и серыми добрыми глазами. «Свет–Катюшка» любила общество и не умела даже недолго оставаться одна, наедине с собой (узнаёте Анну?); она прекрасно танцевала, а в обществе болтала почти непрерывно. Она с удовольствием участвовала в ассамблеях, до утра отплясывала там с иностранцами, пила больше вина, чем следовало бы приличной девушка из хорошей семьи, и вообще веселилась очень непосредственно.
Почему её выдали так поздно — в 25 лет, и не стоят ли за этим какие–то пикантные обстоятельства её личной жизни — я не могу сказать. Во всяком случае, когда герцог Мекленбургско–Шверинский Карл–Леопольд посватался к Анне Ивановне (тогда вдовствующей герцогине Курляндской), Пётр I сказал, что найдет герцогу более подходящую невесту.
— Что делать! Так судьба назначила! — произнес герцог исторические слова и увез к себе в Мекленбург Катерину. Брак оказался очень неудачным, и причины этой неудачи весь петербургский период нашей истории полагалось видеть в характере герцога: мол, грубый это был характер, вспыльчивый и сварливый. Герцог все время придирался к жене, супруги постоянно ссорились, и согласия в их доме почти никогда не бывало.
Не буду оправдывать герцога, но, в конце концов, не каждому так уж понравилось бы жить с женой, которая не способна закрыть рот и на полчаса, жить не может без выпивки и кривляния шутов и совершенно не способна поддерживать элементарный порядок. Кстати, а на каком языке ссорились герцоги Мекленбургские? Екатерина практически не знала по–немецки; неужто герцог выучил русский язык, чтобы ругаться с женой?! Ну, силен же герцог!
О венценосных особах так не говорят, но простолюдинок с характерами и поведением Екатерины называют порой нехорошо — дурами и неряхами. Не настаиваю ни на каком из эпитетов, но, видимо, не один герцог виноват в разрыве — «свет–Катюшка» тоже выросла женой на очень большого любителя.
Не успел в этом браке родиться ребенок, дочка, как молодая женщина начала через свою маму просить у Петра разрешения вернуться в Россию. Прасковья Федоровна падала на колени перед Петром, умоляла позволить дочери с единственной внучкой вернуться, а одновременно писала внучке письма такого содержания:
«Внучка, свет мой, желаю я тебе, друг мой сердечный, всякого блага от всего моего сердца; да хочется, хочется, хочется тебя, друг мой внучка, мне, бабушке старенькой, видеть тебя, маленькую, и подружиться с тобою: старый с малым очень живут дружно. Да позови ко мне батюшку и матушку в гости и поцелуй их за меня, и чтобы они привезли и тебя, а мне с тобою о некоих нуждах тайных noдумать и переговорить. При сём ещё здравствуй».
Письмо царицы? Нет, просто хорошей бабушки! В конце концов, если у царицы Прасковьи и трёх её дочерей сложно было по части духа, то с плотской–то стороной всё находилось в полном порядке.
Пётр хотел, чтобы вернулись оба — и Екатерина, и её муж. Герцог Карл–Леопольд ничего не забыл в Измайлове и совершенно не хотел туда попасть. Четыре года прошло в переписке, и только в 1722 году Екатерина с четырехлетней Елизаветой–Христиной–Екатериной поселились в Измайлове.
Судя по всему, супружеская жизнь скорее отвратила Екатерину от плотских радостей жизни, чем приохотила к ним. Во всяком случае, спала она в одной комнате с Елизаветой–Христиной–Екатериной, вела образ жизни неряшливый и скучный, много ела, и весь день её проходил в поедании чего–то и в кормлении гостей до отвала. Дочь участвовала и в немногочисленных вечеринках матери, пела и танцевала. Мама и дочка почти не разлучались.
В 1723 году умирает Прасковья Федоровна, и Екатерина переезжает в Петербург. Там она живет очень незаметно, невидно… до воцарения сестры. Тут её положение при дворе делается совершенно иным!
Хотя, конечно, намерения Анны по отношению к племяннице достаточно своеобразны и если даже прямо нет ускорили кончину Екатерины Ивановны, то доставили ей не одни только радости. Потому что бездетная Анна Ивановна решила приблизить к себе племянницу и передать ей престол. С одной стороны — как здорово! Её дочка — внучка Прасковьи Федоровны, станет императрицей! С другой стороны, девочку отнимают у матери, — теперь она будет жить во дворце, с теткой, престол которой наследует.
В начале 1733 года пятнадцатилетнюю девочку перевели во дворец и поручили её воспитание уроженке Пруссии, генеральской вдове Адеркас. Тогда же девочку перекрестили в православие, нарекли Анной, в честь тётки. С отчеством вышла проблема — Карловной её называть или Леопольдовной? Священники говорили, что можно и так и так, нет разницы, и утвердилось — Анна Леопольдовна.
Случайно ли Екатерина Ивановна умерла сразу после разлуки с дочерью, 14 июня 1733 года? Во всяком случае, ей не исполнилось тогда и 42 лет, и ничто вроде не толкало к смерти, жить бы да жить (может быть, и завести новых детей). Но у всякого, кто представляет себе отношения такой одинокой матери с дочкой, возникают очень печальные подозрения.
Анна Леопольдовна не получила никакого образования. И вот в чём великая заслуга госпожи Адеркас — она не только научила Анну немецкому и французскому, но и приохотила девочку к чтению. Женщина опытная, побывавшая с мужем в Германии, Франции и Испании, госпожа Адеркас много рассказывала, прививая воспитаннице вкус к отвлеченному, к путешествиям, картинам и увлекательным историям. Судить о внутреннем мире Анны Леопольдовны непросто, но, во всяком случае, она духовно жила уже не в тесном патриархальном мирке Измайловского.
Вот характер у принцессы был не лучшего свойства: угрюмый, строптивый. Девочка росла скрытной, замкнутой в себе; о переживаниях её мало кто знал. Эти черты характера Анны Леопольдовны полагалось всегда считать проявлением дурной наследственности — по линии отца, разумеется.