Он отпустил алебардщиков и многих других [воинов], вознаградив их за службу, и отправил их в Польшу; также некоторые начальники были не весьма довольны, в том числе Адам Вишневецкий, вельможа из Белоруссии (Alba Russia), разгласивший, что он один издержал на него [Димитрия] несколько тысяч [гульденов] своих собственных денег, и его не вознаградили и не возместили ему [издержек], однако не упоминал о причине, быть может, он то заслужил, что с ним так поступили, но нам незачем обо [всем] этом говорить.
Также все казаки были щедро одарены и распущены, но некоторые также роптали, ибо каждый из них весьма охотно сам стал бы царем.
Он оставил в Москве атамана Корелу с частью казаков и хотел его возвысить, но Корела невысоко чтил мирские почести, сокровища и деньги, вел беспечную жизнь, каждодневно бражничал и не хотел быть вельможею по причине [принимаемых на себя] трудов.
Также отрешил он старого патриарха Иова [51] и повелел его проклясть перед всем народом, называя его Иудою и обвиняя в том, что он был виновником предательств Бориса, и сослал Иова в Старицкий монастырь (Nastaretza), где он вел бедственную жизнь; и на его место был возведен другой патриарх, родом грек, лукавый негодяй, содомит и распутник (hoerenjager), которого ненавидел народ, однако это совершилось по воле царя.
И он назначил по собственному усмотрению всех начальников и офицеров, на которых он, как ему казалось, мог положиться, и тех, которые были слишком допытливы и чересчур много знали, он отставил, а также некоторых устранил.
Высшие бояре и патриоты земли, взирая на все это, были весьма опечалены, отлично приметив, что он не законный [царь]; также были многие, которые слишком много болтали, и то были по большей части монахи и духовные особы, отлично знавшие тайны государства. Но тех, на кого пало подозрение, лишили жизни и устранили; также многих простых людей и граждан (borgers) в Москве, так что ночью и втайне только и делали, что пытали, убивали и губили людей, но все равно люди не могли молчать; на каждого, что-либо промолвившего против царя, доносили и лишали жизни и имущества. В таком положении была Москва, когда составился тайный заговор (datter аl heymelycke weder teegen hem geconspireert), чтобы убить его [Димитрия], и главным зачинщиком (instrument) был Василий Иванович Шуйский, хорошо знавший, что [Димитрий] не был законным [царем] и всегда это утверждавший, как уже было сказано; этот Василий Иванович Шуйский не оставил своего намерения, но часто советовался со своими приверженцами, коим он более всего доверял и среди коих были как бояре, так и многие купцы, как убить Димитрия, улучив для того удобное время; но это открылось, ибо некоторые проболтались, но они не знали обо всем с уверенностью и не могли привести тому надежных доказательств, однако некоторых [из оговоренных] подвергли жестоким пыткам, и одни из них признались, другие же нет; и этого Шуйского схватили и объявили изменником, который покушался убить царя, и присудили (geoordelt) отрубить ему голову, что должно было свершиться 25 августа, и его [Шуйского] привели в тот день на большую площадь перед Кремлем, окруженную восемью тысячами стрельцов, во главе с Басмановым, все хорошо вооруженные; и объезжая [народ], который был с виду весьма опечален тем, что этого боярина должны казнить, [Басманов] обратился к нему, сказав, что им [всем] надлежит быть твердо уверенными, что он [Шуйский] вознамерился снова возмутить землю, а также замышлял многие предательства ко вреду отечества, и [Басманов] говорил: «Наш царь милостив, он никого не велит казнить, даже если кто того вдвойне заслужил», и [говорил так], чтобы ожесточить сердца людей против этого боярина, ибо в народе была заметная печаль; и так он [Шуйский] стоял, окруженный [народом], перед большою плахою, в которую был воткнут топор, и пришел палач и стал раздевать его, и когда палач захотел снять с него также рубашку, весьма искусно обшитую золотой каймой и жемчугом, то он [Шуйский], желая умереть в ней, не пожелал ее отдать; меж тем медлили [с казнью], как бы ожидая помилования, что было весьма не по сердцу Басманову и многим другим, желавшим, чтобы с ним тотчас покончили.
Наконец, из Кремля выехал дьяк, который не очень торопился, ибо сам желал смерти Шуйского, и [этот дьяк] привез [царский указ] о милости, что царь даровал ему [Шуйскому] жизнь, чему все граждане и жители Москвы весьма обрадовались; Басманов же, разъезжая кругом, говорил и восклицал: «О, сколь милостивого царя даровал нам бог, что он милует даже своих изменников, искавших лишить его жизни». И нет сомнения, все было сделано главным образом для того, чтобы склонить сердца людей к Димитрию, чтобы и богатые и бедные твердо верили, что то истинный Димитрий, и причиной этой милости, как [тогда] говорили, было заступничество старой царицы, его матери.
Потом был Иван Бучинский (Johan Boetsinsci) с братьями, поистине разумные вельможи (verstandige heeren), которых Димитрий вывез с собой из Польши; и один из них был его главным секретарем, находился во всякое время при нем и всегда советовал ему, чтобы он берег бояр, которых немного уцелело в Московии, и обращался с ними ласково и благосклонно, чем он достигнет большего, нежели убивая их, ибо, если он будет губить их, то люди могут возыметь подозрения (achterdencken crygen) и начнут помышлять, что он не истинный [Димитрий]. Один из этих Бучинских принадлежал к реформатской церкви, и они были по происхождению немцы.
Итак, Василию Ивановичу Шуйскому была дарована жизнь, и его вместе с двумя братьями, Димитрием и Иваном, отправили в ссылку или тюрьму (in ballincscap oft in gevanckenisse) в Вятку, однако незадолго до праздника (kersmisse) по великим просьбам Бучинских [Шуйские] были помилованы и возвращены в Москву, но не переставали пещись об отечестве и противоборствовать всем ересям, которые, как они полагали, должны были распространиться, и с той же настойчивостью втайне составляли заговор, чтобы при удобном случае убить Димитрия, и каждый день то там, то здесь умерщвляли много людей; и Бог воочию предостерегал Димитрия, но он был слеп и не примечал за московитами, полагая, что они не дерзнут сделать то, о чем ему доносили.
Теперь надлежит нам сказать несколько слов о его жизни и домашних делах; прежде всего он послал много денег в Польшу для уплаты долгов всем, кто ему давал в долг; также наехали многие из Польши, которые добывали в Москве деньги, доставляя во дворец с купцами множество прекрасных драгоценных камней и другого узорочья, и он все покупал, и если приносили вещи не диковинные, то он был такой охотник до покупок, что те, кто их приносил, тотчас получали деньги и отъезжали обратно.
Он повелел выстроить над большою кремлевской стеною великолепные палаты (wooninge), откуда мог видеть всю Москву, ибо они были воздвигнуты на высокой горе, под которою протекала река Москва, и повелел выстроить два здания, одно подле другого, под углом (gelyc cenen winckelhaeck), одно для будущей царицы, а другое для него самого; и вот приблизительно верное изображение этих палат, возведенных наверху кремлевской стены в Москве; и так стояли палаты на высоких тройных стенах (ор de hooge mueren die 3 dubbel dick syn).