В последующие три или четыре дня в Москве была совершенная тишина. Тем временем польский посол был у царя и поднес ему подарки: две красивые лошади, чаши и золоченые кубки, и прекрасную большую собаку; окончив свою речь, посол представил грамоту, на коей не было титула и стояло только: великий князь Московии, что разгневало [Димитрия], и он возвратил грамоту, на что посол отвечал ему от имени короля: «Пусть он [Димитрий] сперва покорит Татарию и Турцию, и тогда его будут называть царем и монархом, но не теперь», на что [Димитрий] так разгневался, что в злобе хотел бросить свой скипетр в посла, но бояре и Сандомирский, который весьма напугался, опасаясь [возможного] несчастья, остановили [царя], и посол удалился и почти не выходил из своего дома до самой свадьбы [56] .
Димитрий увеличил титул прежних московских князей, прибавив к нему: монарх (monarche) и непобедимый, что произошло по наущению литовских вельмож, ибо некоторые из них не любили короля и помышляли в благоприятных обстоятельствах подчинить Польшу Димитрию; таково было их намерение, но не господня воля.
6 мая, рано утром, царицу перевезли в великолепной карете из монастыря в приготовленные для нее прекрасные палаты, и в Кремле устроили перед большой столовой палатой помосты для трубачей, свирельщиков и барабанщиков; также было объявлено всем стрельцам, коих было числом восемь тысяч, чтобы они во все время свадебного празднества оставались в Кремле, в полном вооружении, также большая часть немецких телохранителей и алебардщиков должна была содержать караулы под начальством своих капитанов и иметь заряженные ружья.
8 мая затрезвонили во все колокола, и всем жителям запрещено было работать, и все снова надели самые красивые наряды, и все бояре в великолепных одеждах поехали ко дворцу, также все дворяне и молодые господа, одетые в платья из золотой парчи, унизанной жемчугом, обвешенные золотыми цепями; и [бирючи] возвестили, что настал день радости, ибо царь и великий князь всея Руси вступит в брак и предстанет в царственном величии; и весь Кремль был наполнен боярами и дворянами – как поляками, так и московитами, но все польские гости (heeren), по их обычаю, имели при себе сабли; за ними следовали слуги с ружьями, и Кремль был оцеплен кругом помянутыми стрельцами, числом восемь тысяч, все в кафтанах красного кармазинного сукна с длинными пищалями.
Весь путь, по которому он должен был шествовать, был устлан красным кармазинным сукном, [от самого дворца] до всех церквей, что надлежало ему посетить; поверх красного сукна еще разостлали парчу в два полотнища; и прежде вышли патриарх и епископ новгородский, одетые в белые ризы, унизанные жемчугом и драгоценными каменьями, и пронесли вдвоем высокую царскую корону в Успенский собор (ha de kercke Maria), вслед за тем пронесли золотое блюдо и золотую чашу, и тотчас затем вышел Димитрий; впереди его некий молодой дворянин нес скипетр и державу, за этим прямо перед царем другой молодой дворянин, по имени Курлятов (Coerletoff), нес большой обнаженный меч; и царь был убран золотом, жемчугами и алмазами, так что едва мог идти, и его вели [под руки] князь Федор Иванович Мстиславский и Федор Нагой, и на голове у него [царя] была большая царская корона, блестевшая рубинами и алмазами, за ним шла принцесса Сандомирская, его невеста, убранная с чрезвычайным великолепием в золото, жемчуга и драгоценное каменье, с распущенными волосами и венком на голове, сплетенным из алмазов и оцененным царским ювелиром, как я сам слышал, в семьдесят тысяч рублей, что составляет четыреста девяносто тысяч гульденов; и ее вели жены помянутых бояр, сопровождавших царя.
Впереди царя шествовали по обе стороны четыре человека в белых, унизанных жемчугом платьях, с большими золочеными топорами на плечах; и эти четверо вместе с меченосцем оставались перед церковью, пока царь не вышел из нее; и так они [царь и Марина] дошли до Успенского собора, где были обвенчаны по московскому обряду патриархом и епископом новгородским, в присутствии всего духовенства, московских и польских вельмож.
О, как раздосадовало московитов, что поляки вошли в их церковь с оружием и в шапках с перьями, и если бы кто-нибудь подстрекнул московитов, то они на месте перебили бы всех [поляков], ибо церковь их была осквернена тем, что в нее вошли язычники, коими они считают все народы на свете, полагая и твердо веря тому, что только они христиане, того ради в своем ослеплении они весьма ревностны к своей вере.
Перед кремлевскими воротами стояла сильная стража, большие ворота были открыты, но в них никто не смел въезжать, кроме поляков, бояр, дворян и иноземных купцов, а из простого народа никого туда не пускали, что всех раздосадовало, ибо полагали, что так повелел сам царь, и что весьма возможно, ибо иначе в Кремле нельзя было бы двигаться.
По выходе из церкви [царя и царицы] после венчания вышли и все вельможи. Дьяк Богдан Сутупов, Афанасий Власов и Шуйский по многу раз полными горстьми бросали золото по пути, по коему шествовал царь, державший за руку свою супругу, и на голове у нее была большая царская корона, и их обоих проводили наверх польские и московские вельможи и княгини.
Золото было самое лучшее, [от монет] величиною в талер и до самых маленьких, в пфенниг.
Едва царь взошел наверх [во дворец], тотчас зазвучали литавры, флейты и трубы столь оглушительно, что нельзя было ничего ни услышать, ни увидеть, и царя и его супругу провели к трону, который весь был из позолоченного серебра. И к нему вели ступени, и рядом с ним стоял такой же трон, на который села царица, и перед ними стоял стол; внизу расставлено было множество столов, за которыми сидели вельможи и дамы, и всех угощали по-царски; сверх того [во время пира] слышалась прекрасная музыка на различных инструментах, и [музыканты] стояли на помостах, устроенных в той же палате и убранных с большим великолепием, и этих музыкантов вывез из Польши воевода Сандомирский, среди них были поляки, итальянцы, немцы и брабантцы, и на пиру было великое веселье, сопровождаемое сладостной гармонией.
Но в тот день приключилось и много несчастий, кои многими были приняты за худое предзнаменование, ибо царь потерял с пальца алмаз, ценою в тридцать тысяч талеров. Также воеводе Сандомирскому стало дурно за столом, так что его отвезли в карете домой; и в Кремле один поляк был ранен стрельцами, стоявшими на карауле, и многие приняли это за дурной знак, но не говорили [об этом].
На другой день, в пятницу, был большой храмовый праздник в честь их патрона Николая-угодника, и в этот день ни за что на свете нельзя было играть свадьбу, того ради их вконец раздосадовало, что сам царь этот день употребил во зло, нарушив их обычай, и они ожесточали против него один другого; также с народом, желавшим попасть в Кремль, обошлись дурно и отгоняли многих почтенных людей, и большая часть [народа] была огорчена, видя, что негодяи из Польши в большей чести у царя, нежели прирожденные московиты. Одним словом, все это было подстроено заговорщиками, чтобы без больших потерь [достигнуть своей цели], и они удачно выбрали время; также из Новгорода и других мест прибыло в Москву со скрытым оружием три тысячи человек, ревнующих об отечестве, и они уговорились о сигнале, по которому совершат нападение.