В 1403 году он воспылал страстью к молодой красивой женщине — Юлиании Вяземской. Юлиания была честной женой и не собиралась отвечать на его домогательства. Тогда Юрий Смоленский подстерег Юлианию на богомолье, с малой охраной. Эту охрану он с дружиной всю порубил, а женщину зверски изнасиловал и потом еще отрубил ей кисти рук и ступни ног, — видимо, в наказание за неуступчивость.
Юлиания после этого страшного дела прожила около двух недель и умерла, как можно понять, от заражения крови. Сейчас она канонизирована Московской патриархией Русской православной церкви как страстотерпица.
Юрий Смоленский, Рюрикович по крови, после этого нигде не мог найти себе пристанища: ни в Московии, ни в Великом княжестве Литовском, ни в Орде. Нигде его не хотели видеть, и отношение к нему у православных, католиков и мусульман было совершенно одинаковым — презрение и отвращение. Прожил он еще лет двадцать, никем не принимаемый, в постоянных переездах, и умер чуть ли не в придорожной канаве, на границе трех государств. Может быть, в известиях о его смерти есть некий оттенок назидательности, и летописец как–то подретушировал историю… скажем, сделал место смерти Юрия особенно поучительным.
Жена и дети Юрия ещё при его жизни бросились в ноги к Василию II, Великому князю Московскому: мы же ни в чем не виноваты! Мы сами проклинаем негодяя, а жилось нам ненамного лучше Юлиании…
Ладно, Василий взял их на службу. Но дал фамилию князей Козловских (от слова «козёл», которое в те времена употреблялось в таком же оскорбительном смысле, как и сейчас!). Великий князь отвел князьям Козловским самые плохие земли в Костромском уезде и велел служить в самых трудных местах, в военной службе, и притом служить без награды, без производства в высокие чины даже за самые светлые подвиги.
Поздним потомком Юрия был Фёдор Алексеевич Козловский, погибший в 23 года под Чесмой: прыгнул первым на борт вражеского флагмана, увлекая за собой матросов и солдат, сцепился на саблях сразу с тремя или четырьмя турками, и они зарубили князя ятаганами.
От него остался томик стихов… Специалисты, глядя на эти стихи, утверждают вполне всерьез — под Чесмой погиб второй Пушкин, создатель русского литературного языка…
Ему и тогда говорили, — не лезь в драку, не ровен час, а твоя судьба — литература. Но Фёдор Алексеевич считал своим долгом искупать преступление предка и бросаться в бой первым…
Пётр Борисович Козловский, родной племянник Федора Алексеевича, в армии не служил, потому что одна нога была короче другой. Был он дипломатом и во время наполеоновских войн служил резидентом Российской империи в Королевстве Неаполитанском. Служил вместе с Александром Захаровичем Чернышовым, знаменитым разведчиком того времени, русским резидентом. Что помогал Чернышеву — не очень трудно догадаться.
А еще был он другом Вяземского и Пушкина. С Вяземским, дальним потомком Юлиании, возможно, хотел сдружиться еще и для искупления того давнего семейного греха. И был этот талантливый человек основатель русской научно–популярной литературы. В пушкинском «Современнике» именно Пётр Борисович писал про паровозы, пароходы, двигатели… В общем, развивал ту линию словесности, которую при советской власти «держал» журнал «Техника — молодежи».
Но это все — про Козловских, о которых известно — почему установилась традиция не возводить их в генеральские чины. И которые, на их счастье, дожили до времен, когда генеральские чины и не очень нужны для счастья в жизни.
А почему таким же образом не делали генералами Нарышкиных — это великая тайна, которую, кроме самих Нарышкиных, знали, наверное, несколько… ну может быть, несколько десятков человек. Есть, в конце концов, вещи, которые не записываются, а передаются устно, из поколения в поколение. В.О. Ключевский прав — ни при каком цензурном уставе не опубликуют клички членов Всепьянейшего собора. Но всякий историк тем не менее знает эти клички! Потому что наряду с передачей информации через тексты работает и другая традиция: устная. Может быть, существовала и традиция передачи тем, кому ведать надлежит: почему нельзя производить Нарышкиных в генеральские чины?!
Фактом является то, что ни один из Нарышкиных не ушел со службы в генеральских чинах. Даже тот из них, кто гвардейцем охранял Зимний при Елизавете… И он ушел в отставку в чине подполковника. Все знали Нарышкиных, славились они как весельчаки, балагуры и невоздержанные в питии и в женщинах… Но можно подумать, они одни были такие! А ни один из Нарышкиных, пока не прервался их род, не поднялся по службе выше подполковника, и выглядит это как негласный запрет давать им высокие чины. Аналогия только одна — в таком же точно положении находился род князей Козловских.
Историки прошлого весьма сдержанны в описании этой «страшной тайны Нарышкиных», и догадываться о причинах упорного придерживания их по службе приходится самому. Есть версия, ходившая устно среди ученых уже XX столетия… По этой версии, сразу после взятия ко двору Натальи Кирилловны Нарышкиной весь многолюдный, включавший десятки человек, клан Нарышкиных так жадно кинулся к должностям, почестям и кормлениям и так мало проявлял в то же время хороших служебных и человеческих качеств, что разворовывание ими казны и сделалось этим «секретом Нарышкиных».
Скажу сразу — Нарышкины и правда вошли в историю как ворюги совершенно несказанные и к тому же люди, низкие по своим душевным качествам. И Всепьянейший собор собирался в доме Нарышкиных. И характеризовали их в диапазоне от «дурак, но безвредный и добрый» (это про Льва Кирилловича) и до «муж стар, пьян и глуп» — о Матвее Нарышкине, троюродном брате Льва. И стал Иван Кириллович Нарышкин, младший родной брат Натальи Кирилловны, в возрасте 22 лет боярином, да еще вел себя особенно непотребно — вечно бывал пьян с раннего утра, заносчив и злобен.
Возможно, это поведение особенно гневило современников и в силу худородности Нарышкиных: по воспоминаниям Патрика Гордона (тоже страшнейшего пьяницы), Кирилл Полуэктович Нарышкин был не только «смоленский капитан», но в прошлом и «стрелецкий голова из Тарусы» — то есть происходил из служилых людей по прибору, а не «по отечеству». Не знатный, а служилый дворянин.
Но достаточно ли этого, чтобы помнить грязные делишки и через сто лет, — не уверен. Можно подумать, другие были так уж и намного лучше!
Не стану гадать — была ли и в истории рода Нарышкиных такая же мрачная тайна, как у Козловских. Но вот есть сведения, хотя и глухие, об их склонности к близкородственным связям… Православная церковь считала родственников до 7 колена слишком близкими для браков, но Нарышкины, по слухам, несколько раз обходили эти церковные строгости.
А ведь среди всех прочих любовников Наталье Кирилловне приписывали ещё и двоюродного брата, Петра Фомича Нарышкина! И был такой слух, что на самом–то деле отцом Петра Фомича был не Фома Полуэктович Нарышкин, а его родной брат и папа Натальи, Кирилл Полуэктович Нарышкин. Тогда получается, Пётр I — сын сводных брата и сестры, а вот Романовых нет в нем и единой капли крови.
Приписывали Наталье и родного брата Федора… Это последнее совершенно невероятно, потому что Фёдору было 8 лет, когда родился Пётр… Но именно его–то Пётр и поднимал на дыбу, требовал сознаться, кто его отец! Видимо, предполагал — если Фёдор и не его настоящий отец, то знать фактического отца он должен… Может быть, как раз потому, что Фёдор оставался единственным из этого поколения, сохранявшим хоть какую–то память? Ведь оба сына Фомы Полуэктовича, и Пётр, и Кондрат, погибли в 1682 году — 15 мая их буквально разорвали стрельцы…