Кроме того, Яков Брюс вполне мог служить не только царю Петру. У всех остальных «сподвижников» Петра никакого выбора не было; разве что какой–нибудь мелкий мусульманский царек взял бы их на службу, откажись от них Пётр. А вот у «Вилимыча» были и другие варианты. Квалифицированный, умный, он мог бы получить место при многих европейских университетах. Для этого у него было и владение языками, и нужные знания, и имя. Такого офицера, как он, могли взять и в европейские армии.
Был в его жизни краткий период опалы: после разгрома русской армии под Нарвой Яков Брюс угодил в число «стрелочников», оказавшихся «виноватыми» в поражении. Год просидел, сосланный в свое имение… И за этот год получил прямое предложение — получить офицерский патент в Голландии. А через общих знакомых в Немецкой слободе наводили справки попечители Амстердамского университета, где он получал ученую степень, — не согласится ли Яков Брюс прочитать курс лекций по астрономии? Так что и «пни» его Пётр, Яков Вилимовича мог бы еще и выбирать между военной карьерой и академической.
То есть получается — если у всех сподвижников Петра совершенно ничтожна зона, в которой они могут принимать свободные решения и поступать так, как им хочется, то у Брюса эта зона как раз очень велика.
Возникает естественный вопрос: почему же его терпел Пётр? Почему он даже продвигал Якова Брюса, поддерживал его, позволял многое?
На этот вопрос может быть как минимум четыре разных, но не противоречащих друг другу ответа.
1. Яков Брюс был для Петра одним из «потешных», то есть человеком, связанным с ним с ранней юности. Что бы он ни делал, он оставался для Петра «своим». Тем более, Яков Вилимович никогда не позволил себе ни единого слова критики в адрес Петра. После гибели армии во время I Азовского похода и Меншиков, и Бутурлин, и Лефорт, и Гордон наводили критику на поступки Петра. Но не Брюс! Пётр имел все основания считать Брюса очень преданным человеком.
2. Яков Брюс старательно участвовал и в «потешных войнах», и в заседаниях Всепьянейшего собора. Петру его, достаточно рядового участника Азовских походов, представил легендарный Франц Лефорт. То есть когда Якову Брюсу было нужно делать карьеру — он, потомок королей, не гнушался обществом ни «Всепьянейшего патриарха», ничтожного Никиты Зотова, ни алкоголика и педераста, личного приятеля чертей и черт–те чьего сына Лефорта.
Если эта догадка верна, то приходится признать — карьера Якова Брюса есть дело рук самого Якова Брюса, который в средствах не стеснялся.
Но сам его «выход» на Франца Лефорта — показатель еще одной возможной причины, по которой он был персоной грата у Петра.
3. Лютеранин Яков Брюс, могущественные родственники которого оставались в Шотландии, магистр наук Амстердамского университета, был для Петра представителем той самой, обожествляемой им Европы. Ему прощалось многое, что не прощалось «своим», коренным русским.
Именно по этой причине, как «служилый иноземец», хорошо известный в Немецкой слободе и многих в ней знавший, он легко попал в компанию к Лефорту. Очень может быть, и Лефорта просили о нем какие–то общие знакомые.
4. Как у многих тиранов и до, и после, у Петра хватало ума не резать курицу, несущую золотые яйца. Так, много позже Владимир Иванович Вернадский будет до самой смерти в 1945 году возглавлять Радиевый комитет, целую кучу комиссий, готовить свою школу, будет вхож в ЦК — и это притом, что В.И. Вернадский был одним из основателей партии кадетов! Притом что его дочь жила в Праге, а сын преподавал в Принстонском университете! Притом что Вернадский даже и не очень скрывал свое… скажем так, свое достаточно сложное отношение к советской власти. Но слишком уж полезен, слишком важен будет он для многих и многих направлений в советской политике! Придется «терпеть» его», «прощать» ему то, за что многие платили не только карьерой, но и жизнью, и десятками лет лагерей.
Может быть, Яков Брюс — это Вернадский XVIII века? Тот, кого Пётр вынужден был терпеть, потому что без него будет хуже?
Все это, конечно, вопросы без единого ответа.
Как и вопрос — а что думал о своей жизни и своей судьбе сам Яков Вилимович? Что для него–то было главным? Дело в том, что Яков Вилимович не оставил никаких документов, никаких свидетельств своего отношения и к Петру, и к самому себе, и к своей эпохе. Похоже, тут сказывается одно из двух качеств, очень помогавших Якову Вилимович: он поразительно умел пить, не пьянея, и так же поразительно умел держать язык за зубами. Благодаря этим качествам, он не делал ошибок по службе, но и не оставил никаких интересных записок. И дневника тоже не вёл.
Во всяком случае, чем больше присматриваешься к его фигуре, чем больше думаешь о нем, тем основательнее складывается уверенность: это был очень «закрытый» человек, отнюдь не стремившийся давать окружающим слишком много сведений о себе.
И второе — это был человек, живший в сложных духовных измерениях активнейшей интеллектуальной жизнью. В частности, и поэтому он менее заметен, менее известен, чем многие другие — чем те, кто старательно лезли на авансцену и принимали там картинные позы. Брюсу нужно было совсем другое. Вынужденный зарабатывать на жизнь трудами офицера и придворного, он всегда имел в этой жизни другой пласт, почти скрытый от всех остальных.
Для характеристики Якова Вилимовича Брюса очень важно, что он не любил Петербурга. По крайней мере, у нас нет никаких сведений, что Петербург вызывал у него вообще какие–то положительные эмоции. Вот Москву Яков Брюс любил, это известно совершенно точно. В Москву он возвращался всегда с удовольствием и, если мог выбирать, где ему находиться, — обычно выбирал Москву. С Москвой связана вся интеллектуальная деятельность Якова Брюса, особенно с Сухаревой башней, в которой у него были свой кабинет и астрономическая лаборатория.
По существу дела, перед нами ярко выраженный москвич по месту рождения и воспитания, для которого Москва — это малая родина, находиться в которой для него комфортнее всего.
Он же шотландец?! Да, по этническому происхождению — шотландец. Но Яков Брюс был шотландцем, который никогда в своей жизни так и не увидел Шотландии. Был один шанс после «Великого посольства», и то «на всякий случай» не пустили. Краски Шотландии, её ветры, море у её берегов и горные хребты за Эйвоном были для него чистой воды теорией. Примерно тем же, что и для большинства моих дорогих читателей, и для меня самого — что–то из Стивенсона, из Вальтера Скотта…
А вот как пахнет подтаявший мартовский снег, как летят журавли над полями и где надо собирать белые грибы, так называемый шотландец Яков Брюс знал далеко не теоретически. Так кто же он?!
…Очень хорошо высказался по этому поводу Александр Небольсин, внук того самого офицера, который дал с «Авроры» легендарный пушечный выстрел, знак начинать штурм Зимнего дворца. Когда к нему, году в 1995–м, подступила советская шатия — мол, подскажи, что же нам теперь делать?! Он пожал плечами и ответил с полной определенностью: