(это им он меня треснул?) Ну, чем его треснули, значения не имело, ведь так? Тем не менее пальцы Холлоранна поднялись к лицу и начали ощупывать большую опухоль на щеке. Один удар – и трудов дантиста, которые обошлись Дику в шесть сотен долларов, как не бывало. И потом, (может быть, он треснул меня не этим. может, молоток потерялся, или его украли. или взяли на память, в конце концов) по сути дела, какая разница? Летом здесь некому будет играть в роке. Не только летом, вообще никогда в обозримом будущем.
Действительно, разницы никакой. Вот только вид расставленных в стойке молотков, одного из которых недоставало, словно бы очаровывал, захватывал. Дик поймал себя на том, что думает, как твердая деревянная головка ударяет по круглому деревянному шару. Бух! Замечательный летний звук. Что представляет, как шар катится по (костям, крови.) гравию. Это по ассоциации вызвало воспоминание о (костях, крови.) чае со льдом, гамаках, дамах в белых соломенных шляпах, комарином звоне и (скверных маленьких мальчиках, которые играют не по правилам) тому подобном. Точно. Приятная игра. Сейчас не в моде, но… приятная.
– Дик? – тоненький, обезумевший и, подумал Холлоранн, довольно-таки неприятный голосок. – Дик, с тобой все в порядке? Выходи. ПОЖАЛУЙСТА!
(давай, ниггер, выходи, масса зовет всех вас) Рука Дика крепко сжала ручку молотка. Ощущение оказалось приятным, понравилось.
(пожалеешь розог – испортишь ребенка) В мерцающей, проколотой огнем темноте взгляд Холлоранна стал бессмысленным. Право, он сделает им обоим одолжение. Она вся переломана… ей больно… и почти во всем этом (во всем) виноват проклятый мальчишка. Точно. Он бросил в огне собственного папочку. Ежели поразмыслить, такое дело недалеко ушло от убийства, черт дери. Отцеубийство, вот как это называется. Экая мерзость.
– Мистер Холлоранн? – голос Венди был тихим, слабым, недовольным. И не слишком понравился Холлоранну.
– Дик! – теперь малыш всхлипывал от ужаса.
Холлоранн извлек молоток из стойки и повернулся на белый свет, потоком льющийся из фары снегохода. Он неровными шагами зашаркал по дощатому полу сарая, как пущенная заводная игрушка.
Вдруг он остановился, удивленно глядя на молоток в своей руке, и с нарастающим ужасом спросил себя – что ж это он задумал? Убийство? ОН ЧТО, ОБДУМЫВАЛ УБИЙСТВО?
На миг сознание Дика как будто полностью затопил слабо подначивающий грубый голос:
(ну же! ну, ты, слабый в коленках! ниггер без яиц! убей их! УБЕЙ ОБОИХ!) Тогда, с еле слышным, полным ужаса криком, Дик отшвырнул молоток за спину. Тот со стуком упал в угол, где лежали попоны, уставив на Холлоранна одну из двух головок, приглашая совершить нечто отвратительное…
Дик спасся бегством.
Дэнни сидел на сиденье снегохода, Венди слабо держалась за него. Мальчика трясло как в лихорадке, лицо блестело от слез. Стуча зубами, он выговорил:
– Где ты был? Мы испугались!
– Где ж еще пугаться, как не здесь, – медленно произнес Холлоранн. – Даже сгори это до основания, ближе, чем на сто миль меня к нему подойти не заставишь. Ну, миссус Торранс, завернитесь-ка вот в это. Я помогу. Ты тоже, Дэнни. Ну-ка, чтоб стал похож на араба!
Он завернул Венди в два одеяла, соорудив из одного капюшон, чтоб прикрыть ей голову, и помог Дэнни завязать свои, чтобы те не спадали.
– Ну, теперь держитесь, что есть силы, – сказал он. – Путь неблизкий, но худшее теперь уже позади.
Он объехал вокруг сарая, а потом направил снегоход обратно по своему же следу. Теперь «Оверлук» превратился в пламенеющий под небом факел. Пламя проело в его боках огромные дыры, а внутри воцарился красный ад, который то разгорался, то притихал. По обугленным водостокам дымящимися водопадами стекал растаявший снег.
Они протарахтели по газону перед парадным крыльцом. Дорога была хорошо освещена. Сугробы светились ярко-алым.
– Глядите! – закричал Дэнни, когда перед воротами Холлоранн сбавил ход. Мальчик тыкал пальцем в сторону детской площадки.
Все фигуры живой изгороди вернулись на свои места, однако ветви обнажились, потемнели, будто опаленные. Мертвые сучья в отблесках пламени застыли, сплетенные в сеть. У подножия фигур, как опавшие лепестки, были рассыпаны маленькие листочки.
– Умерли! – с истерическим торжеством выкрикивал Дэнни. – УМЕРЛИ! СДОХЛИ!
– Шшшшш, – сказала Венди. – Все хорошо, милый. Все хорошо.
– Эй, док, – сказал Холлоранн. – Давай-ка поедем в какое-нибудь теплое местечко. Готов?
– Да, – прошептал Дэнни. – Давным-давно готов…
Холлоранн протиснулся в щель между воротами и столбом. Через мгновение они оказались на дороге, целясь в сторону Сайдвиндера. Шум мотора снегохода ослабел и затерялся в неумолчном реве ветра. Под его дуновением остовы фигур превратились в огромные погремушки, и ветер трещал в их ветвях, рождая утомленный, тихий, безутешный звук. Огонь то вспыхивал, то притихал. Спустя некоторое время после того, как тарахтение снегохода затихло, в «Оверлуке» провалилась крыша – сначала в западном крыле, потом в восточном, а еще через несколько секунд – в центральной части здания. В заполненную воем ветра ночь взметнулся по спирали огромный сгусток искр и пылающих обломков.
Ветер швырнул кучку горящей черепицы и несколько реек в двери сарая.
И немного погодя сарай тоже загорелся.
Когда Холлоранн остановился, чтобы залить в бак остаток бензина, до Сайдвиндера оставалось еще двадцать миль. Он начинал сильно тревожиться за Венди Торранс – она как бы уплывала от них. А ехать еще так далеко!
– ДИК! – закричал Дэнни. Забравшись на сиденье с ногами, он показывал куда-то пальцем. – ДИК, СМОТРИ! СМОТРИ! ТАМ!
Снег прекратился. Из расходящихся туч выглянул серебряный доллар луны. Впереди на дороге виднелась жемчужная цепь огней – далеких, но движущихся по извилистому серпантину шоссе в их сторону. Ветер на мгновение затих, и Холлоранн услышал далекое жужжащее ворчание моторов. Снегоходы!
Холлоранн, Дэнни и Венди встретились с ними через пятнадцать минут. Им привезли одежду, бренди и доктора Эдмондса.
И долгая тьма закончилась.
Проверив салаты, приготовленные учеником, и заглянув в кастрюлю с бобами по-домашнему (на этой неделе они служили аппетитной закуской), Холлоранн развязал фартук, повесил на крючок и выскользнул через черный ход. До того, как всерьез приступить к обеду, у него оставалось примерно сорок пять минут.