— Но это же изменилось ненадолго. Неужели он этого не понимает? Ведь совсем скоро ты восстановишься и сможешь делать все, что делала раньше.
— Он слишком сердит, чтобы заглянуть в будущее.
— Тебе, наверное, трудно?
— И не говори.
— А как твоя малышка?
— Прекрасно. Конечно, ее беспокоит, когда мне плохо, и я стараюсь в такие минуты держаться от нее подальше. Что говорить, все это нелегко.
— Тебе сейчас как никогда нужны друзья, — ласково сказал Брок.
— К счастью, у меня есть ты, — улыбнулась Алекс!
Накануне Дня благодарения она тепло обняла его и сказала, что в этом году она ему особенно благодарна. Вниз они спустились вместе, и Алекс вдруг стало грустно с ним расставаться. Она могла быть с ним такой честной и открытой. Во время этих совместных сидений в уборной она поняла, что может положиться на Брока и откровенно рассказать ему о своих чувствах. В те четыре дня, которые она проведет без него, она будет чувствовать себя очень одиноко.
Придя домой и увидев в холодильнике индейку, она подумала обо всем том, что ей придется завтра делать: о начинке, тушеных овощах и картофельном пюре. Сэм любил, чтобы на столе были и тыквенный, и мясной пирог, а Аннабел любила яблочный. И еще она обещала им сделать пюре из каштанов и клюквенный соус. Алекс становилось плохо, когда она просто думала обо всем этом, но в этом году — так, как никогда, — она обязана была постараться. Ей казалось даже, что ее отношения с Сэмом зависят от того, сможет ли она доказать ему, что справилась со своими обязанностями хозяйки.
Сэму тоже пришлось пережить трогательное расставание.
Дафна уезжала в Вашингтон к друзьям, и, посадив ее на поезд, Сэм почувствовал накатившую на него тоску одиночества. Он все сильнее привязывался к ней и все более скучал без нее.
Мысль о том, что ему придется четыре дня быть наедине с Алекс, угнетала его. Возможно, впрочем, это им поможет. Но, придя вечером домой, Сэм понял, что делать вид, будто все идет по-прежнему, будет нелегко.
Алекс лежала на кровати, приложив ко лбу лед, и, как сказала Аннабел, ее только что вырвало.
— Мама болеет, — тихо сообщила девочка, — значит, мы не будем есть индейку?
— Будем, конечно, — заверил ее Сэм. Уложив дочку спать, он вернулся к жене, в изнеможении вытянувшейся на постели. — Может быть, плюнем на все и пойдем завтра в ресторан? — спросил он несколько обвиняющим тоном.
— Да ты что! — сказала Алекс, желая, чтобы они могли все забыть. — Завтра я буду чувствовать себя лучше.
— Сейчас в это трудно поверить, — вздохнул Сэм. Он постоянно разрывался между жалостью к своей жене и мыслью о том, что у нее преувеличенная психологическая реакция на него. Он не мог понять, как же ему все-таки к этому относиться. — Дать тебе что-нибудь? Имбирного эля?
Коки? Что-то может смягчить твой желудок?
Алекс ничего не помогало.
Через некоторое время она встала и отправилась на кухню, чтобы сделать хотя бы самое необходимое. Но каждый шаг давался ей с огромным трудом. К концу вечера она была в полном изнеможении. Все ее тело болело, и Алекс гадала, что это такое — начинающийся грипп или очередные побочные эффекты химиотерапии. Кроме всего прочего, ее беспокоил и мочевой пузырь, и когда она наконец добралась до постели, на которой уже мирно сопел Сэм, она выглядела смертельно усталой и больной. Правда, Сэм обещал ей помочь.
— Алекс поставила будильник на четверть седьмого, чтобы вовремя засунуть индейку в духовку. Птица была крупная и готовиться должна была долго. Обычно в День благодарения они садились обедать днем. Но когда этим утром Алекс проснулась, она поняла, что не может даже пошевелиться. Следующий час был безнадежно потерян — ее безудержно, хотя она старалась вести себя как можно тише, рвало в ванной.
Но когда проснулась Аннабел, Алекс уже ставила индейку в духовку. Через некоторое время встал и Сэм. Аннабел хотела пойти на парад, и у Алекс не хватило духу попросить его не ходить с ней, а помочь с обедом.
Они ушли в девять, когда Алекс удалось сделать уже довольно много. Она приготовила начинку, потушила овощи и начала возиться с пюре. К счастью, пироги она купила заранее, но за подливки и каштаны она даже еще не принималась.
Но как только за мужем и дочерью захлопнулась дверь, Алекс так стошнило, что она с трудом восстановила дыхание.
Она так перепугалась, что чуть было не позвонила в «Скорую».
Внезапно ей захотелось, чтобы рядом оказался Брок — такой добрый, такой внимательный. Повязав голову холодной мокрой тряпкой, она встала под душ, думая, что это может помочь. Все это время ее продолжало выворачивать наизнанку.
Когда в половине двенадцатого Сэм и Аннабел вернулись, Алекс все еще была в ночной рубашке, и лицо у нее было совершенно серое.
— Ты даже не оделась? — поражение спросил Сэм. Алекс была не причесана, из чего он заключил, что ей наплевать на всех окружающих. Но в кухне приятно пахло индейкой а все остальное тоже было либо в духовке, либо на плите. — Когда мы будем есть? — добавил он, включая телевизор, чтобы посмотреть футбол. Аннабел уже убежала в свою комнату поиграть.
— Не раньше часа. Я немного позже поставила индейку. — Она сама не понимала, каким образом это ей удалось, учитывая ее утреннюю слабость.
— Тебе помочь? — как ни в чем не бывало спросил Сэм, блаженно вытягивая ноги.
Помогать было уже поздно, и Алекс не стала отвечать. Она справилась со всем без посторонней помощи, что никого так не удивило, как ее саму. Сэм даже представить себе не мог, как трудно ей было.
Алекс пошла переодеться и причесаться. Она надела белое платье, но сил на то, чтобы накраситься, у нее не было совсем.
Когда они в конце концов сели за стол, ее лицо было такого же цвета, как платье. Разрезая индейку, Сэм заметил, что его жена даже и не подумала накраситься, и почувствовал прилив легкого раздражения. Она что, специально хочет выглядеть больной, чтобы ее все жалели? Могла бы и подрумяниться.
Но Алекс понятия не имела, как она выглядит, хотя чувствовала себя очень плохо. Ей казалось, что все ее тело налито свинцом, и, накрывая на стол, она еле шевелилась.
Сэм произнес ту же молитву, что и всегда, а Аннабел принялась рассказывать о параде. Но через пять минут после того как они начали есть, Алекс резко отвернулась от стола. Готовка, жаркий воздух в кухне и запахи довели ее. Она не смогла сдержать рвоту, хотя прилагала к этому все усилия.
— Ради всего святого, — шепотом заворчал на нее Сэм, еле сдерживая себя в присутствии Аннабел, — неужели ты не можешь высидеть за столом?
— Не могу, — выдохнула она между приступами рвоты, обливаясь слезами. — Я не могу остановиться.