Меня беспокоило, что при таких обстоятельствах немало времени уйдет на то, чтобы стать необыкновенным; но все же я решил попробовать и, заключив с Бидди особое соглашение, тут же получил от нее кое-какие сведения, содержавшиеся в ее маленьком прейскуранте под рубрикой «мелкий сахар», а также — для домашнего списывания — заглавное староанглийское Д, которое она срисовала с названия какой-то газеты и которое я лишь после ее разъяснений перестал принимать за изображение пряжки.
Само собой разумеется, в нашей деревне был трактир, и, само собой разумеется, Джо любил иногда посидеть там и выкурить трубочку. В тот вечер я получил от сестры строгий наказ — по пути из школы зайти за ним к «Трем Веселым Матросам» и привести его домой живого или мертвого. К «Трем Веселым Матросам» я поэтому и направил свой путь.
В первой комнате трактира была стойка, а за ней, на стене возле двери — написанные мелом удручающе-длинные счета, по которым, как мне казалось, никто никогда не платил. Я видел их там с тех пор, как себя помнил, и росли они быстрее, чем я. Впрочем, мела в нашей местности было хоть отбавляй, и люди, возможно, пользовались всяким случаем, чтобы пустить его в дело.
Поскольку описываемый мною вечер приходился в субботу, я застал хозяина за мрачным созерцанием этих записей, но мне был нужен не он, а Джо, и потому я только поздоровался с ним и прошел дальше по коридору в заднюю комнату, где в очаге ярко пылал огонь и Джо курил свою трубочку в обществе мистера Уопсла и еще какого-то незнакомого мне человека. Джо встретил меня обычным своим приветствием: «А, Пип, здорово, дружок!», и не успел он произнести эти слова, как незнакомец обернулся и посмотрел на меня.
В этом человеке, которого я видел впервые, было немало таинственного. Голову он держал набок, и один глаз у него был прищурен, точно он целился во что-то из невидимого ружья. Он курил трубку, а тут вынул ее изо рта, медленно, не сводя с меня пристального взгляда, выпустил дым и кивнул головой. Я тоже кивнул, и тогда он кивнул еще раз и подвинулся на скамье, приглашая меня сесть с ним рядом.
Но так как я привык, бывая в этом приюте отдохновения, всегда садиться рядом с Джо, я только поблагодарил его и сел на скамью напротив, где Джо уже освободил мне местечко. Тогда незнакомец, взглянув на Джо и убедившись, что тот смотрит в другую сторону, снова кивнул мне головой и потер себе ногу пониже колена каким-то очень, на мой взгляд, странным движением.
— Вы как будто говорили, что вы кузнец, — сказал незнакомец, обращаясь к Джо.
— Говорил, — сказал Джо.
— Что будем пить, мистер… вы, кстати сказать, и не назвали себя.
Джо восполнил этот пробел, и теперь незнакомец обратился к нему по имени:
— Что будем пить, мистер Гарджери? За мой счет. Разгонную.
— Да знаете, — отвечал Джо, — сказать по правде, не в обычае у меня пить за чей-нибудь счет, кроме как за свой собственный.
— Не в обычае? Пусть, — возразил незнакомец, — но один-то разок не грех, особенно в субботу вечером. Ну же, мистер Гарджери, выбирайте, вам чего?
— Ладно, не буду портить компанию, — сказал Джо. — Рому.
— Рому, — повторил незнакомец. — А в каком смысле выскажется другой джентльмен?
— Рому, — сказал мистер Уопсл.
— Рому на троих! — крикнул незнакомец, вызывая хозяина. — Три стакана.
— Этот другой джентльмен. — пояснил Джо, решив, что настало время представить мистера Уопсла, — этот джентльмен — наш псаломщик. Вам бы надо послушать его в церкви.
— Ага! — быстро подхватил незнакомец и прищурился на меня, — в той церкви, что стоит на отлете от деревни, у самых болот, и вокруг нее могилы?
— Вот-вот, — сказал Джо.
Незнакомец с довольным видом крякнул, не вынимая трубки изо рта, и устроился с ногами на скамье, благо никто больше на ней не сидел. На нем была дорожная шляпа с большими обвислыми полями, а под ней платок, туго повязанный вокруг головы, так что волос совсем не было видно. Он смотрел на огонь, и мне показалось, что лицо у него стало вдруг очень хитрое; потом он усмехнулся.
— Я в этих краях не бывал, джентльмены, но сдается мне, что местность у вас тут ближе к реке пустынная.
— Болота все больше бывают пустынные, — сказал Джо.
— Ну, конечно, конечно. А случается вам встретить там цыган, либо каких-нибудь бродяг или нищих?
— Нет. — сказал Джо. — Разве что беглого арестанта. Да и те попадаются не часто. Верно я говорю, мистер Уопсл?
Мистер Уопсл милостиво, но несколько холодно подтвердил слова Джо, напомнившие ему бесславную страницу его жизни.
— Вам, видно, случалось их ловить? — спросил незнакомец.
— Один раз было дело, — отвечал Джо. — Мы-то, впрочем, не старались их поймать, просто поглядеть хотелось, вот и пошли, — мистер Уопсл и мы с Пипом. Верно, Пип?
— Да, Джо.
Незнакомец опять посмотрел на меня — по-прежнему прищурив один глаз, точно старательно целясь в меня из своего невидимого ружья, — и сказал: — А паренек у вас ничего, подходящий. Как вы его зовете-то?
— Пип, — сказал Джо.
— Это такое имя?
— Нет, не имя.
— Значит, фамилия?
— Нет, — сказал Джо. — Это вроде как семейное прозвище, он сам себя так окрестил, когда был совсем маленький, ну, и все его так зовут.
— Ваш сын?
— Да как вам сказать… — глубокомысленно протянул Джо, хотя размышлять тут было решительно не о чем, просто уж так повелось у «Трех Веселых Матросов» — попыхивая трубкой, принимать глубокомысленный вид, о чем бы ни зашел разговор. — Пожалуй, что нет. Нет, не сын.
— Племянник?
— Да как вам сказать… — протянул Джо все с тем же выражением глубокого раздумья, — нет, не стану вас обманывать, нет, не племянник.
— Так кто же он вам, черт подери? — спросил незнакомец, и мне послышалась в его вопросе совершенно излишняя горячность.
Тут в беседу вступил мистер Уопсл; будучи хорошо осведомлен в вопросах родства, поскольку ему по долгу службы полагалось помнить всех родственников, с коими не разрешается вступать в брак, он подробно разъяснил, какие узы связывают меня с Джо. Увлекшись, мистер Уопсл в заключение своей речи грозно прорычал какой-то монолог из Ричарда Третьего и добавил: «Как сказал поэт», видимо считая, что этим достаточно оправдал свое поведение.
Замечу кстати, что, упоминая обо мне, мистер Уопсл всякий раз считал своим долгом взъерошить мои волосы и спустить их мне на глаза. Одному богу известно, зачем и он и все, кто бывал у нас в гостях, подвергали мои глаза этой пытке. Но в моем детстве не было, кажется, ни одного случая, чтобы при упоминании обо мне какой-нибудь обладатель огромной ручищи не выразил мне своего покровительства таким вот глазоубийственным способом.
Все это время незнакомец не отрываясь смотрел на меня, да так смотрел, словно твердо решил в конце концов выстрелить и уложить меня на месте. Однако после того, как он помянул черта, он ни разу не раскрыл рта до тех самых пор, пока не подали стаканы с ромом; вот тут-то он и выстрелил, и выстрел этот был совсем особенный.