— Так вы здесь впервые? — спросил меня мистер Уэммик.
— Да.
— Когда-то и я был здесь новичком, — сказал мистер Уэммик. — Сейчас даже смешно кажется.
— А теперь вы хорошо знаете Лондон?
— Да, неплохо, — сказал мистер Уэммик. — Все ходы и выходы знаю.
— Вероятно, это очень страшный город? — спросил я больше для того, чтобы поддержать разговор.
— В Лондоне вас могут надуть, обобрать и убить. Впрочем, на такие дела охотники повсюду найдутся.
— Если это люди, которые питают к вам злобу, — добавил я, чтобы немного смягчить его слова.
— Ну, это не всегда по злобе делается, — возразил мистер Уэммик. — Злобы в людях не так уж много. Вот если на этом можно что-нибудь выгадать, тогда пойдут на что угодно.
— Это еще хуже.
— Вы так полагаете? — сказал мистер Уэммик. — А по-моему, одно другого стоит.
Шляпу он сдвинул на затылок и шагал, глядя прямо перед собой, с таким независимым видом, словно вокруг не было ничего достойного его внимания. Рот его напоминал щель почтового ящика, и казалось, что он все время улыбается. Мы уже поднялись на Холборп-Хилл, когда я наконец разобрал, что это оптический обман и что на лице его нет и тени улыбки.
— Вы знаете, где живет мистер Мэтью Покет? — спросил я мистера Уэммика.
— Да, — сказал он, мотнув головой куда-то влево. — В Хэммерсмите, к западу от Лондона.
— Это далеко отсюда?
— Миль пять будет.
— Вы его знаете?
— Э, да вы по всем правилам допрос ведете! — сказал мистер Уэммик, одобрительно поглядывая на меня. — Да, я его знаю. Я-то его знаю!
Произнес он эти слова не то снисходительно, не то с пренебрежением, что сильно меня обескуражило; я все поглядывал искоса на его деревянное лицо, надеясь прочесть на нем какое-нибудь успокоительное пояснение к этому тексту, но вместо того он вдруг сказал, что вот мы и дошли до Подворья Барнарда. Сообщение это нисколько меня не утешило, ибо в мечтах мне рисовалась большая гостиница, которую содержит мистер Барнард и перед которой наш «Синий Кабан» не более как заезжий двор. Оказалось же, что Барнард — это бесплотный дух, фикция, а его подворье — куча донельзя грязных, облупленных домов, втиснутых в зловонный закоулок, который облюбовали для своих сборищ окрестные кошки.
Мы проникли в это поэтическое убежище через калитку, и узкий полутемный проход вывел нас на скучный квадратный дворик, очень похожий на кладбище без могил. Мне подумалось, что никогда еще я не видел таких унылых воробьев, таких унылых кошек, таких унылых деревьев и таких унылых домов (числом семь или восемь). Окна квартир, на которые были разделены эти дома, являли все возможные разновидности драных занавесок, щербатых цветочных горшков, треснувших стекол, пыльной ветоши и прочего хлама; а пустые комнаты возвещали о себе множеством билетиков — «Сдается» — «Сдается» — «Сдается», — словно новые жертвы зареклись сюда въезжать и душа неприкаянного Барнарда постепенно обретала покой, по мере того как нынешние постояльцы один за другим кончали жизнь самоубийством и их без молитв и церковного пения зарывали под булыжником двора. Обрядившись в траурные лохмотья из дыма и копоти, это злосчастное детище Барнарда посыпало главу свою пеплом и, сведенное на положение помойки, безропотно несло покаяние и позор. Так я воспринял его глазами, в то время как запахи гнили, прели, плесени, всего, что безмолвно гниет в недрах заброшенных чердаков и подвалов, да в придачу запахи крыс, мышей, клопов и расположенных поблизости конюшен щекотали мне нос и жалобно взывали: «Нюхайте смесь Барнарда!» [9]
Столь безжалостно обманутой оказалась первая из моих больших надежд, что я в тревоге оглянулся на мистера Уэммика.
— Да, да, — сказал он, по-своему истолковав мой взгляд. — Здесь так уединенно, вам, наверно, вспомнилась провинция. Мне тоже.
Он провел меня в угол двора, и по лестнице, — которая медленно, но верно обращалась в труху, так что в один из ближайших дней верхним жильцам предстояло, выглянув за дверь, обнаружить, что сойти вниз у них нет никакой возможности, — мы поднялись на самый последний этаж. Здесь на двери значилось: «М-р Покет-младший », а к ящику для писем была пришпилена записка: «Скоро вернусь».
— Он, вероятно, не ждал вас так рано, — пояснил мистер Уэммик. — Теперь я вам больше не нужен?
— Нет, благодарю вас.
— Поскольку кассой ведаю я, — заметил мистер Уэммик, — мы, вероятно, будем с вами частенько видеться. Мое почтенье.
— Мое почтенье.
Я протянул руку, и мистер Уэммик сперва посмотрел на нее так, словно думал, что я чего-то прошу. Но, взглянув на меня, он, видимо, понял свою ошибку.
— Ну, разумеется! Да. Вы привыкли прощаться за руку?
Я смутился, решив, что в Лондоне это вышло из моды, но ответил утвердительно.
— А я что-то отвык от этого, — сказал мистер Уэммик. — Разве что когда расстаешься навсегда. Ну-с, очень рад был с вами познакомиться. Мое почтенье.
Когда мы обменялись рукопожатием и он ушел, я открыл лестничное окно и чуть себя не обезглавил, потому что веревки перетерлись и рама упала со стуком, как нож гильотины. По счастью, я еще не успел высунуть голову наружу. После этого чудесного избавления я удовольствовался тем, что стал любоваться видом Подворья в тумане, каким оно представлялось сквозь толстый слой грязи, накопившейся на стекле, и размышлять о том, что Лондон сильно перехвалили.
Мистер Покет-младший, видимо, расходился со мной в понимании слова «скоро», потому что я с полчаса смотрел в окно, по нескольку раз вывел пальцем свое имя на каждом из четырех грязных стекол и уже окончательно извелся, ожидая его, когда на лестнице послышались наконец шаги. Постепенно в поле моего зрения возникла шляпа, голова, шейный платок, жилет, брюки и башмаки молодого гражданина примерно одного со мной общественного положения. Он держал в объятиях два больших бумажных пакета, да еще в руке — корзинку с клубникой, и совсем запыхался.
— Мистер Пип? — сказал он.
— Мистер Покет? — сказал я.
— Ах, боже мой! — воскликнул он. — Мне ужасно совестно, но я помнил, что какой-то дилижанс отходит из вашего города около полудня, и думал, вы с ним и прибудете. Ведь я и отлучился-то ради вас — хотя это, конечно, не оправдание; я решил, что вам, как деревенскому жителю, захочется после обеда поесть ягод, и сбегал на Ковент-Гарденский рынок, — там можно достать хороших.
Я чувствовал, что голова у меня идет кругом, — и было с чего. Я бессвязно поблагодарил за внимание и тут же решил, что все это мне снится.
— Вот несчастье! — сказал мистер Покет-младший. — Дверь заело.
Крепко прижав к себе локтями пакеты, он вступил в единоборство с дверью, и так как ягоды на моих глазах превращались в кисель, я предложил подержать их. Он с милой улыбкой протянул мне пакеты и схватился с дверью, словно это был дикий зверь. Она подалась так неожиданно, что он отлетел на меня, а я отлетел к двери напротив, и мы оба рассмеялись. Но я по-прежнему чувствовал, что голова у меня идет кругом и что все это мне снится.