Все это время Джо (по-прежнему заботливо оберегая птичье гнездо) то обводил глазами комнату, то устремлял изумленный взор на мой цветастый халат.
— Дал маху, Джо?
— Ну да, — ответил Джо, понизив голос. — Ушел из церкви и подался в актеры. Он и в Лондон со мной приехал все из-за этого актерства. И он просил, — сказал Джо, придерживая гнездо левым локтем, а правой рукой шаря в нем в поисках яичка, — чтобы, значит, ежели не сочтем за дерзость, передать вам вот это.
Я взял из рук Джо листок бумаги, оказавшийся смятой афишей маленького лондонского театра, в которой объявлялось, что на этой самой неделе на сцене его впервые выступит «провинциальный актер-любитель, новый Росций [11] , чье бесподобное исполнение главной роли в величайшей трагедии нашего Национального Барда произвело фурор в местных театральных кругах».
— Ты уже побывал на представлении, Джо? — спросил я.
— Побывал, Пип, — отвечал Джо торжественно и веско.
— Ну и что же, правда был фурор?
— Да как тебе сказать, — отвечал Джо, — апельсинных корок много было, это да. Особенно когда он духа увидел. Ну, да вы сами посудите, сэр, каково должно быть человеку, когда он с духом разговаривает, а ему слова не дают вымолвить, кричат: «Аминь!». Это правильно, он служил в церкви, мало ли каких несчастий с человеком не бывает, — Джо говорил тихо, прочувствованным тоном, — но ведь не расстраивать же его по этому случаю в такое-то время. Я так считаю, уж ежели человеку нельзя спокойно поговорить с духом родного отца, что же ему тогда можно? И еще я скажу: если ему траурная шляпа так мала, что черные перья все время ее набок перетягивают, — попробуй-ка удержи ее на голове.
В глазах у Джо появилось такое выражение, словно он сам увидел духа, и я понял, что в комнату вошел Герберт. Я познакомил их, и Герберт протянул Джо руку, но тот попятился от нее, крепко вцепившись в свое гнездо.
— Ваш покорный слуга, сэр, — сказал Джо, — надеюсь, вы с Пипом… — тут взгляд его упал на Мстителя, который ставил на стол поджаренный хлеб, и я так ясно прочел к нем намерение включить этого юношу в семейный круг, что строго сдвинул брови, чем окончательно смутил Джо… — я про то говорю, что вы, джентльмены, надеюсь, в добром здоровье, хоть и живете в такой тесноте да духоте. Может, по лондонским понятиям, это очень даже хорошая гостиница, — добавил Джо простодушно, — и слава у нее, как я слышал, такая, что лучше не бывает; но сам я, прямо скажу, и свинью не стал бы здесь держать, ежели бы, конечно, хотел ее как следует откормить и чтобы вкус у нее потом был приятный.
Высказав столь лестное мнение о нашем жилище и заодно проявив неудержимую склонность величать меня «сэром», Джо в ответ на приглашение к столу стал оглядывать комнату, выискивая, куда бы пристроить свою шляпу, — словно во всей вселенной было считанное число предметов, достойных служить ей местом отдохновения, — и в конце концов поставил ее на самый край каминной полки, откуда она и падала время от времени до самого его ухода.
— Вам чаю или кофе, мистер Гарджери? — спросил Герберт, который по утрам всегда сидел на хозяйском месте.
— Премного благодарен, сэр, — отвечал Джо, застыв на стуле в полной неподвижности. — Чего вам желательно, того и мне позвольте.
— Так я вам налью кофе?
— Премного благодарен, сэр. — ответил Джо, явно огорченный этим предложением, — ежели вы порешили на кофе, я нам перечить не стану. Но вы не находите ли, что он иногда действует горячительно?
— Тогда лучше чаю, — сказал Герберт и налил ему чашку.
Тут шляпа Джо свалилась с камина, и он вскочил, поднял ее и снова пристроил в точности на то же место, как будто считая, что проявил бы крайнюю невоспитанность, если бы не дал ей возможности вскоре свалиться снова.
— Вы когда приехали в город, мистер Гарджери?
Джо прикрыл рот рукой и закашлялся, точно успел уже схватить в Лондоне коклюш.
— Да словно бы вчера днем, — произнес он. — Нет, не так. Нет, так. Да. Выходит, что вчера днем (в тоне его слышалось облегчение, глубокая мудрость и строгая приверженность истине).
— Успели посмотреть что-нибудь в Лондоне?
— Как же, сэр! — сказал Джо. — Мы с мистером Уопслом чуть приехали, сразу пошли смотреть фабрику ваксы. Только она оказалась совсем не такая, как на тех красных афишках, что расклеивают на дверях магазинов; я то хочу сказать, — добавил Джо в виде пояснения, — что там она нарисована чересчур архитектуритуритурно.
Это слово (которое, как мне кажется, прекрасно определяет известный тип зданий) Джо, вероятно, растянул бы как своего рода припев, если бы, по счастью, внимание его не отвлекла шляпа, снова грозившая свалиться с камина. Шляпа, надо сказать, требовала его неослабного внимания и не меньшей ловкости рук и меткости глаза, чем крикет.
В этой игре со шляпой Джо показал себя подлинным виртуозом: он то кидался к ней и ловко подхватывал ее у самого пола: то ловил на полпути, подбрасывал вверх и так, поддавая ее ладонью, долго бегал по комнате н тыкался в стены, не решаясь схватиться с ней вплотную; наконец он с громким плеском уронил ее в полоскательницу, откуда я взял на себя смелость ее выудить.
Что же касается воротничков Джо, то они вызывали целый ряд недоуменных вопросов: почему человеку, чтобы считать себя одетым, нужно так жестоко исцарапать себе шею? Почему он полагает, что, надев парадный костюм, непременно должен очиститься страданием? А тут еще Джо стал так глубоко задумываться, не донеся вилки до рта: он приковывался взглядом к таким неподходящим предметам: его мучили такие приступы кашля; он так далеко отодвигался от стола и ронял на пол столько еды, делая вид, будто ничего не уронил, — что я был искренне рад, когда Герберт ушел в свою контору в Сити.
У меня не хватило ни ума, ни сердечного такта понять, что виноват во всем этом я сам и что если бы я проще держал себя с Джо, он бы держал себя проще со мной. Я досадовал на него и злился, а он доконал меня, оказав мне неожиданную услугу.
— Как мы теперь остались одни, сэр. — начал Джо.
— Джо! — недовольно перебил я его. — Как тебе не стыдно говорить мне «сэр»?
На одно мгновение в обращенном ко мне взгляде Джо промелькнуло что-то похожее на упрек. Несмотря на его нелепые воротнички и пышный галстук, в этом взгляде читалось своеобразное достоинство.
— Как мы теперь остались одни, — повторил Джо, — и как нет у меня намерения, да и возможности нет, чтобы еще погостить, я сейчас закончу — или лучше сказать, начну свое сообщение, как оно вышло, что я удостоился такой чести. Потому оно вот как получается, — сказал Джо, словно собираясь по старой своей привычке основательно все разъяснить, — ежели бы не было у меня одного желания — сослужить тебе службу, — я бы не удостоился чести откушать господского завтрака в господской квартире.