Так теперь было всегда – стоило Офелии открыть глаза, как действительность тугой удавкой захлестывала ей горло. Только самое первое мгновение, пока еще не успевали нахлынуть воспоминания, она оставалась безмятежно-счастливой, но такое состояние длилось недолго, и Офелия вновь погружалась в пучину тоски. В измученном мозгу вспыхивало неясное воспоминание о какой-то страшной трагедии… а потом снова все заволакивала пелена. К тому времени как она сползала с постели, Офелия чувствовала себя как выжатый лимон. По утрам, как правило, всегда приходилось особенно тяжело.
– Хорошо спала? – вежливо поинтересовалась Пип, налив себе апельсинового сока и сунув ломтик хлеба в тостер. Сделать еще один тост для матери ей и в голову не пришло. Она отлично знала, что та откажется – мать вообще редко что-то ела, а уж за завтраком тем более.
Офелия не ответила. Говорить было не о чем.
– Прости, что уснула. Ты поужинала? – В глазах ее снова метнулась тревога.
Офелия сознавала, как мало внимания она уделяет дочери, но была бессильна что-либо изменить. Ей на мгновение стало стыдно, но потом Офелия опять впала в привычное оцепенение. Пип молча кивнула. Ей даже нравилось готовить себе ужин. Впрочем, теперь это случалось все чаще и чаще, чуть ли не всегда. Жевать бутерброд перед телевизором предпочтительнее, чем пропихивать в себя кусок за куском в гробовом молчании. Зимой все-таки легче: школа, уроки и все такое – отличный предлог, чтобы поскорее удрать из-за стола.
Ломтик хлеба с громким хлопком выпрыгнул из тостера. Подхватив его; Пип намазала хлеб маслом и поспешно сжевала, решив, что обойдется без тарелки. Да и зачем она, решила Пип, если крошки все равно подберет Мусс? Не пес, а пылесос, хмыкнула она.
Покончив с завтраком, она вышла на веранду и уселась в шезлонг. Через пару минут к ней присоединилась Офелия.
– Андреа предупредила, что приедет вместе с малышом.
Личико Пип просияло от радости. Она души не чаяла в Уилли. Сынишке Андреа было три месяца, и он выглядел живым крохотным символом мужества и независимости своей матери. Андреа было сорок четыре, когда она, придя к мысли, что уже никогда не встретит своего принца, махнула рукой на все мечты о семейной жизни и благодаря искусственному осеменению родила сына – очаровательного темноволосого малыша с голубыми глазами. Его крестной матерью была Офелия, так же как в свое время Андреа – крестной матерью Пип.
Они с Андреа стали подругами еще восемнадцать лет назад, когда Офелия вместе с мужем впервые приехала в Калифорнию из Кеймбриджа, штат Массачусетс. Они прожили там два года, пока Тед учился в Гарварде. Уже тогда никто не сомневался, что его ждет слава. Блестяще одаренный, стеснительный и немного нескладный, неразговорчивый, в глубине души он оставался мягким и очень добрым человеком. Жизнь немало побила его, и со временем Тед ожесточился. Им с Офелией пришлось пережить нелегкие времена, они не раз сидели без денег. Однако в последние пять лет счастье наконец повернулось к ним лицом. Два последних изобретения Теда получили всеобщее признание, и дела его пошли на лад. Однако удары судьбы оставили на нем свой след, и Тед уже не был прежним открытым и мягким человеком.
Он, как и раньше, любил Офелию и был привязан к семье, и оба это знали, но теперь Тед с головой по грузился в работу, забыв обо всем, кроме своих проектов. Вскоре удача вновь улыбнулась ему – тысячи больших и малых его изобретений в области энергетики запатентовали и вскоре продали. Слава, деньги, всеобщее признание посыпались как из рога изобилия. Тед стал одним из тех, кому посчастливилось отыскать клад на другом конце радуги, вот только о самой радуге он забыл, пока искал свое золото. Теперь для него не существовало ничего, кроме его работы, она заменила ему весь мир, где уже не оставалось места ни для жены, ни для детей.
Словом, Тед обладал всеми пороками гения. Но Офелия по-прежнему любила его. Со всеми его достоинствами и недостатками Тед оставался для нее единственным мужчиной в целом мире, их обоих тянуло друг к другу. В один прекрасный день она сказала Андреа:
– Держу пари на что угодно, что миссис Бетховен в свое время приходилось не легче.
Вспыльчивый и раздражительный, Тед иной раз походил на медведя, которого потревожили во время спячки. Офелия никогда не обижалась на мужа, терпеливо снося его эгоизм и нетерпимость, однако втайне горевала, вспоминая времена, когда у них было меньше денег, зато куда больше любви и нежности. К тому же оба знали, что перелом в их отношениях произошел с появлением Чеда.
Проблемы с сыном в корне изменили характер отца. По собственной воле отказавшись от мальчика, он тем самым отделился и от его матери. Проблемы начались с первых лет рождения сына. Шли годы. После бесконечных мучений врачи поставили мальчику страшный диагноз – функционально-депрессивный психоз. Ему тогда исполнилось четырнадцать лет. К этому времени – ради собственного душевного спокойствия – Тед полностью устранился от сына, и все заботы о нем легли на плечи матери.
– Во сколько приедет Андреа? – поинтересовалась Пип, покончив наконец с тостом.
– Она сказала – как управится с малышом. Во всяком случае, утром.
Офелия была рада ее приезду. Пип обожала малыша и могла возиться с ним с утра до вечера.
Несмотря на возраст и неопытность, из Андреа получилась великолепная, в меру заботливая мать. Она ничуть не возражала, когда Пип возилась с малышом, брала его на руки, тискала и целовала. Да и малыш ее обожал. Его сияющая улыбка, словно луч света в хмурый осенний день, согревала даже заледеневшее сердце Офелии. Стоило ей только услышать его звонкий детский смех, как она вся оттаивала.
Ко всеобщему удивлению, Андреа, которая стала достаточно преуспевающим адвокатом, решила на время прекратить практику и хотя бы до года посидеть с сыном дома. Ей нравилось самой возиться с ним. Она твердила, что, родив Уильяма, сделала, возможно, самое важное из того, что ей суждено совершить в жизни, и нисколько об этом не жалеет. Все вокруг в один голос твердили, что с рождением ребенка ей придется навсегда поставить крест на своих надеждах выйти замуж, но Андреа только смеялась. У нее был сын, которого она с каждым днем любила все сильнее, и она испытывала счастье.
Офелия находилась рядом с Андреа, когда на свет появился Уильям. В отличие от ее собственных роды у Андреа прошли на удивление легко и быстро; Офелия и опомниться не успела, как доктор положил ей на руки ребенка, чтобы она показала его матери. Рождение Уильяма связало обеих неразрывными узами. Волшебное мгновение, когда рождается новая жизнь, казалось чудом. Что-то вдруг разом изменилось в их душе. Обе теперь понимали, что с этого дня они уже не просто подруги.
Мать и дочь долго еще сидели на солнышке. Обе молчали, и молчание нисколько не тяготило их. Потом вдруг зазвонил телефон, и Офелия вернулась в дом снять трубку. Звонила Андреа – предупредить, что только что закончила укладывать малыша и собирается выезжать. Офелия решила принять душ, а Пип, натянув купальник, заглянула к ней сказать, что вместе с Муссом пойдет на пляж. Когда через три четверти часа приехала Андреа, она все еще барахталась в воде. Андреа ворвалась в дом, словно ураган. Впрочем, она всегда была такой. Не прошло и нескольких минут, как в гостиной уже шагу негде было ступить – повсюду валялись сумки, одеяльца, игрушки, и весь дом ходил ходуном. Взобравшись на дюну, Офелия помахала дочери рукой, и вскоре та уже играла с малышом, а Мусс восторженно лаял. Так происходило всегда, когда приезжала Андреа. Прошло не меньше двух часов, прежде чем все волнения улеглись. Пип, сделав себе очередной бутерброд, снова улизнула на берег. Андреа, устроившись на диване, маленькими глотками потягивала апельсиновый сок, а Офелия, глядя на подругу, молча улыбалась.