«Ничего, – утешал я себя, – все это только к лучшему. Ведь скучаю, глядя на Матиаса, не один я, скучает и Мечтатель. А нам как раз этого и нужно – чтобы он заскучал побольше, да еще сильнее захотел охранять душу писателя…»
И тут Матиас преподнес нам обоим, и мне, и своему ангелу, неожиданный, но крайне неприятный сюрприз – пришиб родного братца, ударив его камнем по голове. Каюсь, была в этом и моя вина. Не прямая (не подумайте, что это я науськал Матиаса, ни в коем случае, это было совсем не в наших интересах!), а косвенная – я в тот момент отвлекся. Признаюсь, что та красотка, жена портного, которая пудрила мозги обоим братьям сразу, приглянулась и мне. А что тут такого? Люди в подобной ситуации сказали бы: «Ничто человеческое мне не чуждо». Ко мне, демону, эта поговорка, возможно, и не подходит, но суть передает очень точно. Между мной и юной прелестницей тоже случилась интрижка – короткая, но как раз достаточная для того, чтобы ситуация вышла из-под моего контроля.
Как раз в этот момент невесть откуда на моем пути возник один из наших – бесенок на побегушках с жалким шестизначным номером, которому страсть как хотелось выслужиться и сделать карьеру. Не будучи, конечно, посвященным в нашу глобальную интригу (где уж ему!), он просто увидел в Матиасе легкую добычу и решил ее не упускать. Воспользовавшись ситуацией, он с таким усердием стал соблазнять сына мельника, что тот внял ему, подкараулил брата и набросился на него. Когда я подоспел, было уже поздно. Разумеется, влезший не в свое дело бес получил от меня хорошую взбучку – но мертвого Лукаса уже не вернуть. А Матиас, опомнившись после науськиваний демона с шестизначным номером, пришел в ужас от того, что натворил.
Такое развитие событий чуть не смешало нам все карты. Если бы Матиаса сразу же казнили за убийство, вся наша столь тщательно продуманная схема рухнула бы в одночасье – ведь тогда бы Мечтателя, как не справившегося со своими обязанностями, навсегда отстранили от должности хранителя, а этого мы никак не могли допустить. Эрвин, разумеется, тут же вызвал меня к себе в кабинет и всыпал по первое число. Это когда все идет гладко, он делает вид, что так и надо и никакой моей заслуги в этом нет, но стоит хоть чуть-чуть ошибиться – как он уже тут как тут. Мне ничего не оставалось, как поклясться исправить собственную оплошность, и вскоре я придумал, как это сделать.
Я принял образ адвоката, который вел дело сына мельника и со всей возможной страстью и красноречием выступил на суде, внушая присутствующим, что это убийство – просто несчастный случай, а подсудимый отнюдь не циничный преступник, а всего лишь пылкий влюбленный, находящийся в плену своей необузданной страсти. В самых ярких красках я нарисовал правдоподобную и очень убедительную картину, как пылкий воздыхатель в сумерках приходит к дому своей прекрасной возлюбленной, мечтает перекинуться с ней парой слов или хотя бы просто увидеть в окне милую тень. Но тут у дверей появляется некто, кто собирается войти в дом с черного хода, и при этом ведет себя так самоуверенно и нагло, что не остается сомнений – это соперник! Рассудок влюбленного мутится от ревности и ярости, он хватает первый попавшийся под руку камень и кидается на ненавистного врага… даже не разобрав в темноте, что перед ним не кто иной, как его родной брат.
Конечно, помогло и то, что арестованный глубоко раскаивался в своем поступке. Уж над этим мы поработали оба, и я, и Мечтатель, – не сговариваясь, разумеется. Впервые за все время нашего знакомства у нас вдруг возникла единая цель. Смешно даже, право… Впрочем, в тот момент мне было не до смеха. Слишком уж многое зависело от того, как воспримут слова адвоката в суде.
В очередной раз мне все удалось, адвокат, то есть я, одержал победу! Ревнивец Матиас не был казнен и дожил свой век, ни на минуту не прекращая страдать от мучений совести. Когда же настал его час, то на Небесах сочли, что своим раскаянием он искупил тяжкий грех. Братоубийцу простили – а вместе с ним и его хранителя. Бедная Иволга, чернокрылая подружка Мечтателя, тогда чуть все глаза себе не проплакала, ведь она уже почти убедилась, что ее любимого отлучат от работы и он останется с ней навсегда. Но нам тогда это еще не было нужно.
Следующий подопечный оказался художником, и я забеспокоился, как бы он не утолил раньше времени страсть нашего Мечтателя к творчеству. С Карлом мне, пожалуй, пришлось повозиться больше всех из той компании, которую опекал на протяжении всех этих лет интересующий меня ангел. На мое счастье, художник представлял собой очень благодатный материал – оказался очень вспыльчив, а самое главное, не в меру горд, самолюбив и самонадеян. Мне даже не пришлось слишком стараться, развивая в нем эти качества, – и так у парня были отличные задатки. В благодарность я наградил его сразу двумя чертами, которые люди отчего-то относят к смертным грехам: гневом и гордыней.
Амбициозная натура Карла не позволяла вмешиваться в его творческий процесс никому, даже собственному ангелу-хранителю. Ох, и веселился же я, наблюдая, как живописец пресекает на корню любые попытки Мечтателя поучаствовать в его творчестве! Бедный ангел из перьев вон лез, пытаясь внушить художнику собственные образы, в основном все эти дурацкие облачка, цветочки и ручейки из садов Наверху. Лично мне вообще непонятно, как может нравиться такая пошлятина. И Карл, очевидно, был со мной согласен. Во всяком случае, охоты рисовать цветочки, ангелочков и райских птичек он ни разу не проявил.
Лишь однажды за время работы с Карлом Мечтатель заставил меня поволноваться. Это случилось, когда художник, как следует отужинав, лег спать раньше времени, а его хранитель не выдержал, подошел к мольберту, сам взялся за кисть и стал продолжать начатую Карлом картину. На его лице в тот момент было такое блаженство, что я даже испугался. Что, если он пристрастится к рисованию и, находясь рядом с художником долгие годы (ведь Карл еще очень молод!), сумеет сполна утолить свою жажду творчества? Тогда весь план Большого Босса пойдет псу под хвост, а вместе с ним и моя карьера. Допустить этого ни в коем случае нельзя! И когда художник проснулся, я уж постарался сделать так, чтобы он, не стесняясь в выражениях, раскритиковал творение Мечтателя в пух и прах. А потом взял тряпку и поскорее стер все то, что намалевал за ночь его хранитель, который стоял теперь за его спиной аж пунцовый от стыда и досады.
Выиграть этот раунд мне удалось, но повторения не хотелось. И потому я решил не затягивать историю с художником, а побыстрее разделаться с ним. И вскоре справился с этой проблемой со свойственным мне остроумием. Я послал навстречу юной женушке Карла бешеную лису – ту самую, от которой в свое время Мечтатель уберег советника короля. Тогда я прибрал лисицу себе на всякий случай – и вот она пригодилась. Прелестница Катерина и ее нерожденное дитя скончались, а вскоре следом за ними отбыл на Небеса и художник Карл. Так что эта история завершилась именно так, как я и добивался. В том числе и потому, что Мечтатель сделал вывод: охранять художника он больше не хочет. Ему нужен писатель, и только писатель.
С предпоследней подопечной ангела тоже оказалось немало хлопот. Перед этой командировкой Мечтателя на Землю меня снова вызвал Эрвин и недвусмысленно дал понять, что приближается время радикальных действий, и Большому Боссу уже вот-вот придет пора делать решительный ход, осталось каких-то лет сто, не больше.