Он долго вглядывался в родные лица на фотографиях. Дедушка на фото выглядит совсем молодым… Впервые подумалось, что, когда сделали этот снимок, дед, скорее всего, был моложе, чем он, Илья, сейчас. Умер дедушка рано, в шестьдесят один год, но того деда, постаревшего, внук уже не помнил, в его памяти он навсегда остался таким, как на этом кладбищенском снимке. Бабушка смотрит с фотографии строго, но ему ли, ее внуку, не знать, что строгость эта напускная, и в уголках губ всегда, как бы баба ни сердилась, прячется добрая улыбка. А мама и Макс на снимках кажутся не бабушкой с внуком, а братом и сестрой, так они похожи. Оба юные, веселые, смеющиеся во весь рот, оба полны жизни и радости и совершенно не думают о том, что ждет их впереди. Лена совершенно права – Машка с возрастом все больше и больше становится похожа на бабушку. А Максимка-младший пошел скорее в Ленину родню, от Емельяновых у него только глаза – карие, выразительные, блестящие…
– Здравствуйте, мои дорогие, – тихо сказал он вслух, зажигая свечку. Вокруг по-прежнему не было ни души, и можно было разговаривать с родными в полный голос, не опасаясь, что его примут за ненормального. – Здравствуй, сынок! Ты мне снился сегодня… Что ты хотел мне сказать?
Он всматривался в изображение сына внимательно, словно пытаясь прочитать там ответ. Свеча качнулась от легкого дуновения ветра, но не погасла.
– А у нас все хорошо, – продолжал Илья. – Максимка на соревнованиях по восточным единоборствам одиннадцатое место занял. А у Лены на той неделе съемки начинаются в сериале «Чистые пруды», она играет следователя…
Еще некоторое время Илья простоял здесь, рассказывая родным последние новости. Только почувствовав, что начинает замерзать, он попрощался с ними и медленно пошел прочь. Поравнявшись с конторой, решил заглянуть туда и найти Татьяну – раз уж приехал, то можно поговорить с ней, поблагодарить за хорошую работу и заплатить деньги вперед. Но Татьяны, как обычно, в конторе не оказалось, пришлось поискать ее по кладбищу.
Когда спустя около четверти часа Илья наконец освободился и уже направлялся к выходу, его внимание вдруг привлекла мусорная урна у входа. Художник не сразу понял, что с ней было не так, но взгляд явно что-то царапнуло, и он остановился, вернулся, подошел поближе. Урна была переполнена, видно, ее давно не опорожняли, и поверх всякого барахла, частично уже припорошенного снегом, на самом верху лежала дюжина гвоздик с переломанными стеблями – одиннадцать белых и одна ярко-алая.
– Не может быть, не может быть, – бормотал Илья, вытаскивая цветы из мусорки.
Он ничуть не сомневался в том, что это были те самые цветы – ну как иначе, ведь он сам полчаса назад тщательно выбирал их! Как они могли оказаться здесь? Может, действительно ушлые продавцы цветов взяли их с могилы, чтобы еще раз продать, а потом заметили, что у гвоздик сломаны стебли, и выбросили их? Да нет же, бред какой-то! Сломанных стеблей нельзя было не заметить сразу. Скорее всего, это все-таки другие, просто очень похожие цветы… И сейчас он в этом убедится.
Вернув гвоздики в мусорку, Илья почти бегом зашагал обратно, с трудом переводя дыхание, остановился у могил и замер. Три букета чайных роз лежали у трех памятников именно на том месте, где он их оставил. Перед белой мраморной плитой, украшенной фотографией его сына, было пусто. Совсем пусто, если не считать обломка гвоздичного стебелька.
Он поднял его и зачем-то внимательно рассмотрел. Прямо над головой тревожно и как-то зловеще закаркала ворона. Илье вдруг стало страшно – здесь, на кладбище, одному, в сгущающихся зимних сумерках. Он вдруг понял – не к добру был сегодняшний сон. Ох не к добру…
* * *
Город Эдмонтон – не самый крупный, но и не самый маленький канадский город, славящийся своим большим университетом и местной хоккейной командой. Именно в этом городе, в небольшой квартире на двадцать первом этаже современного высотного здания проживал молодой человек лет тридцати. В документах он значился как Михаил Смирнов, знакомые называли его Майклом. И только сам молодой человек знал, что когда-то, лет десять назад, его звали совсем иначе. А именно – Максим Емельянов.
Да, это был тот самый Максим, старший сын художника Ильи Емельянова и его красавицы-жены Аллы Анатольевны. В ту страшную осеннюю ночь он не погиб, но это было не чудом, а делом рук человеческих. Делом, очень хорошо продуманным и организованным.
Что произошло тогда на даче, он так до сих пор толком и не знал. Более или менее отчетливо помнил происходившее только до вечера, когда они пили самогон. Дальше начинался провал. Они надрались и уснули – в этом не было никаких сомнений. Впоследствии Максим так напрягал память, пытаясь вызвать в ней хоть что-нибудь, что ему уже начало казаться, будто в его сознании восстанавливаются отдельные фрагменты той ночи. Вроде бы сквозь сон он ощущал запах гари… А потом чувствовал, что его куда-то тащат… Но очень может быть, что на самом деле ничего этого он не помнил, а просто крепко спал пьяным сном.
Так или иначе в себя он пришел в больнице, в отдельной, весьма комфортабельной палате. И ошалело глядел вокруг, пытаясь понять, где он, пока не появилась приветливо улыбающаяся медсестричка и не сообщила, что он в клинике. Собственно, сам этот факт Макса тогда не удивил, настолько ему было плохо. Лишь когда он немного пришел в себя и вернулась способность соображать, Максим предположил, что, наверное, отравился самогоном.
Вскоре пришла мама, но не ответила ни на один из его вопросов, только обнимала, шмыгала носом и говорила, что его навестит дядя Влад, который все скажет. А его, Макса, дело – слушаться дядю Влада во всем, тогда все будет хорошо.
Дядя Влад действительно его навестил, уже ближе к вечеру, и сообщил такое, от чего волосы встали дыбом. Оказывается, в поселке ребята были не одни. Дядя Влад отправил в дом неподалеку от той дачи своего человека – на всякий случай, чтобы приглядывал за ними. Предосторожность оказалась не напрасной. Ночью, когда они крепко спали, то ли случилось короткое замыкание, то ли загорелся уроненный кем-то из ребят непотушенный окурок – и случился пожар. Человек дяди Влада подоспел вовремя и, следуя полученным инструкциям, вытащил из дома Макса и отнес в свою машину, затем вызвал пожарных. Пока он возился с Максимом, время уже было упущено, дом полыхал, как туристический костер. Рухнула крыша, и спасти Гочу не удалось.
– А Яра? – взволнованно спросил Макс.
– С Яром вообще полная херня получилась! – отвечал дядя Влад. – Зачем ты его с собой потащил? Мой человек понятия не имел, что в доме находится кто-то еще. Знали бы – может, спасли бы. А так…
Максим был просто ошеломлен. Сначала изнасилование, потом смерть Ани, теперь гибель друзей… У него в голове не укладывалось, как столько несчастий подряд могут свалиться на одного человека. После истории с Анькой теплых чувств к приятелям он больше не питал, однако известием об их смерти был потрясен. Но это оказались далеко не все новости. То, что он услышал, были только цветочки, ягодки ждали впереди.
– Слушай меня внимательно, – сказал дядя Влад. – Ситуация сложилась в нашу пользу, и просто грех ею не воспользоваться. А дело вот в чем: Гоча погиб. У него нет родителей, нет, насколько я знаю, постоянной девушки – словом, искать его никто не будет. Вы с ним одного роста, одной комплекции, даже внешне схожи – этого вполне достаточно, чтобы твоя мама опознала в нем не его, а тебя.