В последнее время один лишь вид Старухи выводил Виолетту из себя. Стоило той показаться на глаза, как Виолетту буквально начинало трясти.
— Бог мой, ну что ты тут шляешься! Ни днем ни ночью покоя от тебя нет! Не видишь, что ли: я только пришла, устала, у меня неприятности! Дай хоть минутку отдохнуть!
Но Старуха, будто не слыша, невозмутимо прошествовала через комнату, уселась в кресло напротив и заерзала, устраиваясь поудобнее, давая понять, что обосновалась надолго и удаляться не собирается. Виолетта сердито ткнула недокуренную сигарету в пепельницу. К этим пепельницам — громоздким, тяжелым, из цельного хрусталя — она питала какое-то необъяснимое пристрастие. В добрые старые времена, когда была такая возможность, накупила, наверное, с дюжину, если не больше, окружила себя ими на работе — тогда она еще работала! — расставила по нескольку штук в каждой комнате в квартире и на даче. И сколько бы Анна, дочь, ни упрекала ее в безвкусице и старомодности, сколько ни пыталась заменить этих, по ее выражению, "допотопных монстров", на что-то более изящное и современное, Виолетта упорно оставалась верна массивному резному хрусталю. Тяжелые прозрачные пепельницы были для нее чем-то священным, частью таинственного ритуала, именуемого курением. Как и дорогое английское «Собрание». Еще недавно Виолетта курила только их и не признавала никаких других сигарет.
Едва войдя в квартиру, она повесила в прихожей плащ, с облегчением сбросила туфли на высоченных шпильках, прошла в одних колготках в комнату, опустилась в кресло и, скрестив длинные и все еще очень красивые ноги, с наслаждением закурила. На разноцветное «Собрание» денег уже давно не было, приходилось обходиться более дешевой отечественной «Явой». Но пепельницы, старые верные друзья, все еще оставались с ней.
— Ну как дела? Как съездила на собеседование? — ехидно поинтересовалась Старуха.
Виолетта промолчала, только потянулась за новой сигаретой. Что толку отвечать, если собеседник заранее знает все, что ты скажешь. Да и не было у нее сейчас никакого желания обсуждать очередную, уже неизвестно какую по счету, неудачу. Сегодня ей вновь отказали в приеме на работу — и, разумеется, все по той же причине. Девчонка, которая с ней беседовала, даже не потрудилась соблюсти приличия или придумать другой предлог. В некоторых местах хоть из вежливости задавали какие-то вопросы, просили рассказать о себе и, пряча глаза, прощались традиционным: "Мы вам позвоним!" А эта, едва заглянув в паспорт, сразу же заявила: "Вы нам не подходите. У нас молодой коллектив, вы будете выделяться из общей массы и чувствовать себя неуютно". Много она понимает, сопля малолетняя! Был бы на ее месте нормальный взрослый человек, Виолетта сумела бы завязать разговор, попыталась бы убедить, что возраст совсем не помеха, что у нее, Виолетты, еще много сил, да и опыта работы с людьми ей не занимать. Но этим молодым да ранним, которые теперь взяли на себя право вершить чужие судьбы, объяснять что-либо бесполезно. По их мнению, сразу после сорока начинается старость. А старые женщины должны сидеть дома, нянчить внуков и вязать носки, а не устраиваться на работу.
Старуха злорадно улыбалась, заглядывая в лицо, словно читала по нему, как по книге. Чтобы не встречаться с ней глазами, Виолетта отвернулась и принялась осматривать знакомую до мелочей комнату. Самая большая и любимая, она служила одновременно и столовой, и гостиной. Когда-то все это было отремонтировано и обставлено по последней моде, с не слишком явным, но тщательно продуманным шиком. Теперь то там, то здесь виднелись первые признаки запустения, пока еще не явные, но уже заметные внимательному взгляду, словно желтые листья в августе, навевающие грустные и совсем не летние мысли о неизбежности дождей и холодов. Обои с неброским классическим рисунком выцвели на открытых местах, с потолка в углу осыпалась известка, на одном из кресел протерся гобелен, а громадная чешская люстра, когда-то предел мечтаний каждого советского человека, растеряла несколько подвесок, да и вообще теперь, когда настал двадцать первый век, смотрелась довольно нелепо. Виолетта вздохнула. Ей мучительно хотелось отремонтировать квартиру, придав ей стильный и современный вид, хотелось поездить по дорогим магазинам, приобрести новую мебель, навороченную технику и всякие безделушки, которых в последнее время продается видимо-невидимо. Еще совсем недавно она могла не отказывать себе ни в чем, покупать все, что понравится. Но тогда выбор был настолько ограничен… А теперь, когда от разнообразия разбегаются глаза, у нее нет денег даже на нормальные сигареты. Проклятая Старуха никак не хотела оставить ее в покое. Посмеивалась, от чего голова ее мелко тряслась, а лицо становилось еще безобразнее.
— Что, несладко тебе приходится? — вкрадчиво поинтересовалась она. — То-то же, не все коту масленица, придет и великий пост!
— Да замолчи ты, и без тебя тошно!
Рука Виолетты дрогнула, искры с сигареты посыпались на юбку и чуть не прожгли дыру в последнем приличном костюме — только этого еще не хватало! К счастью, она вовремя успела их стряхнуть.
— А раньше-то, раньше-то, помнишь? — продолжала измываться Старуха. — Машина, квартира, дача, наряды из «Березки» да из заграницы, фрукты дефицитные прямо с овощебазы. А теперь этот сыр «Виола», твой любимый, что ты вечно по блату доставала, из-под прилавка, во всех магазинах лежит — бери не хочу. А ты не покупаешь, деньги экономишь. На колготки бережешь!
— И берегу. Что мне еще остается? — Виолетта чувствовала, что против воли опять втягивается в этот неприятный разговор, повторявшийся у них чуть ли не каждый день.
— Да уж теперь ничего! — не унималась старая ведьма. — То ли дело, пока Эдя был жив. Сидела ты у брата на шее и в ус не дула, а он, бедняжка, надрывался — и тебя кормил, и дочь твою, и своих две семьи. Вот и заездили вы мальчика, царствие ему небесное.
— Ну знаешь! — Виолетта в сердцах затушила окурок. — В том, что эти стервы, жены его, брата до инфаркта довели, я не виновата. И потом, ни у кого я на шее не сидела! Работала всю жизнь. А в том, что Эдя мне иногда деньжат подбрасывал, ничего особенного не было! В конце концов, он был мне всем обязан! Без меня ничего бы не добился. Опять же, я ему сестра родная! К тому же я одна дочь растила!
Виолетта никак не могла понять, почему вновь и вновь должна оправдываться перед Старухой. Господи, ну за что же ей это наказание? А та продолжала нападать:
— За квартиру третий месяц не плачено, а ты опять сегодня новую пудру купила! Сколько можно прихорашиваться-то?
— Ну и купила! — огрызнулась Виолетта. — Должна же я выглядеть как человек!
— Ишь ты — выглядеть! — захохотала Старуха. — Неужели все еще надеешься мужика себе найти?
— А хоть бы и так!
— Ну-ну! Мечтай! Только не выйдет у тебя ничего!
— Ну это мы еще посмотрим!
— Ну посмотри, посмотри! — зашипела Старуха. — На меня посмотри. Скоро, ох скоро такой же станешь. Старость-то не за горами.