Впервые за все это время Торак как следует задумался о своих сородичах из племени Благородного Оленя, с которыми, возможно, вскоре встретится. Как-то они его примут? Будет ли он чувствовать себя в этом племени чужаком? Ведь, в конце концов, сложись все иначе, он тоже принадлежал бы к их племени, потому что мать даже чаще дает новорожденному ребенку свое племенное имя, а не имя его отца. И тогда он, Торак, тоже вырос бы в самом Сердце Леса, и отец, возможно, не погиб бы, и с Волком они никогда бы не встретились…
Нет, это уж слишком! Куда его, однако, занесло! И, запретив себе думать об отце и о Волке, Торак отправился на поиски пищи.
Он выкопал несколько сладких корней дикой орхидеи и запек их в золе, потом сделал нечто вроде горячей каши из листьев мари, сдобренной диким чесноком. Получилось довольно вкусно, но есть ему пока не хотелось, и он решил оставить кашу на потом.
Торак подвешивал бурдюк с теплой кашей повыше на ветку дерева, чтобы уберечь его от лесных воришек, когда по Лесу гулким эхом разнесся жуткий вопль.
И от этого вопля у Торака все похолодело внутри.
Это было не визгливое, заливистое тявканье рассерженной лисицы и не призывное рычание рыси, ищущей подругу. Это кричал человек. Или то существо, которое раньше было человеком. Крик доносился, судя по всему, из западной части Леса.
Чувствуя, как в сердце заползает страх, Торак смотрел на сгущавшиеся под деревьями тени. Скоро летнее солнцестояние, так что ночь будет короткой. Но и на самую короткую ночь его мужества с трудом хватит!
Впрочем, Лес был еще полон болтовни дроздов и хриплого хохота дятлов. В эту пору птицы поют всю ночь. И Торак был несказанно рад такой компании.
«А племя Ворона, — подумал он вдруг, — сидит сейчас у большого костра. На стоянке пахнет древесным дымом и вяленой лососиной. Слышится раскатистый смех Ослака…»
Нет. «Даже само дыхание лета отравлено» — так сказал тот охотник.
Торак быстро раскатал спальный мешок и нырнул в него, положив рядом оружие. Еще несколько минут назад спать ему совсем не хотелось. Теперь же он вдруг почувствовал себя смертельно усталым.
И мгновенно уснул.
И сквозь сон услышал чей-то пронзительный хохот. Мучительно пытаясь проснуться, он понял, что это не хохот, а стон — уже знакомый ему и смертельно опасный…
Еще секунда — и сон мигом слетел с него: он услышал шум падающего дерева — и дерево падало в его сторону!
Ноги запутались в спальном мешке, и Торак никак не мог их высвободить. Извиваясь, как гусеница, он выполз из шалаша, с трудом вскочил и прямо в мешке неловко прыгнул в сторону, тут же упал, чуть не угодив в костер, и перекатился в заросли папоротников как раз в ту минуту, когда прямо на его шалаш рухнуло здоровенное дерево.
Искры так и взвились к небесам. Качнулись темные ветви. И тут же замерли — успокоились.
Торак неподвижно лежал среди папоротников, сердце его бешено билось, по спине текли струйки холодного пота. Он ведь проверил все поврежденные бурей деревья вокруг! Совершенно точно проверил! Да и ветра-то почти нет!
И он вспомнил тот смех. Злобный и в то же время странно напоминающий смех ребенка. Нет, этот смех ему не приснился!
Не решаясь встать, Торак еще некоторое время выжидал, пока не убедился, что вроде бы остальные деревья стоят на месте. Потом выпутался наконец из мешка и пошел обследовать то, что осталось от его шалаша.
Упавший на шалаш крепкий молодой ясень напрочь сломал три юных бука, вершинки которых Торак связал вместе; кроме того, ясень полностью перекрыл ему доступ к оставшимся в шалаше вещам. Впрочем, если повезет, пожитки свои ему вытащить удастся, во всяком случае при свете костра Торак сумел разглядеть, что они как будто целы. А вот если бы сам он вовремя не проснулся, его точно раздавило бы деревом.
И все же… если этот преследователь хочет его убить, то зачем ему понадобилось предупреждать Торака своим смехом? Или он играет с ним, как кошка с мышью? Насылает на него опасность за опасностью и с любопытством наблюдает, что из этого получится.
Костер все еще горел. Взяв в одну руку горящую ветку, а в другую — нож, Торак внимательно осмотрел ствол упавшего ясеня.
И вскоре обнаружил следы от топора. Неглубокие, неровные, сделанные весьма неумело. Однако этого вполне хватило, чтобы дерево повалилось.
«Странно, — думал он, — а на земле не видно никаких следов. И ни малейших признаков того, что кто-то стоял возле ясеня и рубил его».
Торак еще раз осмотрел все вокруг, светя себе горящей веткой. Нет, ничего. Может, он что-то пропустил? Вряд ли. Уж следы-то он умеет читать очень хорошо.
Коснувшись пальцем ручейка древесного сока, сочившегося по стволу ясеня, Торак понял, что сок уже загустел — значит, ствол был подрублен заранее, а потом его осталось только чуть толкнуть. Что преследователь и сделал, едва Торак уснул.
«Опять же странно, — нахмурился Торак. — Ведь нельзя же повалить дерево абсолютно неслышно!» Так почему же он ничего не услышал?
И тут до него дошло: он ведь ходил за водой к реке! Пока он наполнял бурдюк, шум воды, естественно, заглушал все прочие звуки!
Стоя среди темных деревьев над умирающими юными буками, Торак мечтал об одном: чтобы рядом оказался Волк. От внимания Волка ничто бы не ускользнуло. У него такой тонкий слух, что он слышит даже, как проплывают в небе облака. И такой острый нюх, что он чует даже дыхание рыбы.
— Но Волка здесь нет! — сердито сказал себе Торак. — Он очень далеко отсюда, на Священной Горе.
Впервые за шесть месяцев он даже завыть не мог от тоски по своему утраченному другу: и представить себе невозможно, кто — или что — может ответить на его горестный призыв.
Выудить из-под обломков шалаша свои пожитки и построить новое убежище Тораку удалось только к середине ночи, и он просто падал от усталости. Очень неприятно, конечно, что он невольно послужил причиной гибели трех молоденьких деревьев. Прямо-таки чувствовалось, как их души парят в воздухе, тоскующие, растерянные, не в силах понять, почему их лишили законного права вырасти и стать настоящими большими деревьями.
«Это все твоя вина, — казалось, шептали Тораку другие деревья. — Это ты принес в Лес зло…»
На этот раз Торак не рискнул забираться в спальный мешок. Вместо этого он разжег костер у входа в свой новый шалаш и уселся там, накинув мешок на плечи и держа на коленях топор. Спать вроде бы совсем не хотелось. И хотелось, чтобы поскорее наступил рассвет…
Проснулся он внезапно. И опять от ощущения, что за ним следят, но на этот раз ощущение было несколько иным. И в воздухе висел какой-то странный запах: горячий, сильный и, в общем, знакомый, немного напоминавший запах гулявника, но толком он со сна никак не мог определить, что же это за запах.
И тут он заметил, что по ту сторону костра кто-то стоит и смотрит на него блестящими глазами. Рука сама собой стиснула рукоять топора.