Инуктилук уже вовсю махал им рукой. Они последовали за ним и довольно долго шли куда-то на запад, пока впереди не блеснула темная вода и не стал отчетливо чувствоваться мощный запах Моря.
Они шли по самому краю этой темной полосы, которая становилась все шире. Вдруг Торак коснулся руки Ренн:
— Гляди!
Она охнула:
— Кожаная лодка!
Лодка была шагов десять в длину, крепкая, сшитая на славу; она была сделана из тюленьих шкур, тщательно выскобленных, лишенных меха и натянутых на раму из китовых костей. Их ранцы и прочие пожитки были уже аккуратно сложены в обоих концах лодки, а поверх лежали два двухлопастных весла.
— Этот пролив ведет в Открытое Море, — сказал Инуктилук. — Как только доберетесь туда, старайтесь плыть так, чтобы все время видеть берег, но все же держитесь подальше от устья ледяной реки.
— Ты же говорил нам, что никто никогда не пересекал эту реку, — заметил Торак.
Круглое лицо их нового приятеля расплылось в хитроватой улыбке.
— Но многие обходили ее вокруг! На веслах! — Потом улыбка исчезла с его лица, и он очень серьезно предупредил их: — Особенно внимательно следите за черным льдом. Он гораздо плотнее, чем белый, и в один миг вас утопит. Если увидите в воде кусок черного льда, это будет означать, что несколько таких кусков вы уже пропустили, не заметив.
Ренн никак не могла понять, как же они сумеют разглядеть этот черный лед в черной морской воде.
А Торак уже теребил в руках весло; ему не терпелось поскорее пуститься в путь.
— Ну, и как же нам найти этот Глаз Гадюки?
Ответила ему Акуумик; она вынырнула из тени и ножом принялась что-то рисовать на снегу.
— Когда минуете ледяную реку, все время следуйте за Северной Звездой, — сказала она. — Отсюда это примерно день пути на веслах. Потом вы увидите гору, похожую на трех воронов, присевших на плавучую льдину; в этом месте причальте к берегу, прямо у подножия этой горы, высаживайтесь на лед и ступайте вверх по холмистой гряде, которая огибает эту гору с северо-запада.
— А сам-то Глаз Гадюки где находится? — спросила Ренн. — Как мы узнаем, нашли мы его или нет?
Инуктилук и Акуумик одновременно вздрогнули и сделали какой-то странный, одинаковый жест рукой.
— Вы сразу это поймете, — тихо сказала Акуумик.
— И да поможет вам хранитель вашего племени! — прибавил Инуктилук. — Особенно если вы осмелитесь войти внутрь. — Ничего больше не прибавив, он стал помогать им сесть в лодку.
Торак весьма уверенно взял весло, а вот Ренн растерялась. Ей крайне редко доводилось плавать на лодке и еще реже — грести самой.
— Почему вы нам помогаете? — спросила она.
— Наши старейшины не успели узнать вас так хорошо, как узнал вас я, — просто ответил ей Инуктилук. — Ничего, когда я им все объясню, они не станут на нас сердиться. И потом, — с улыбкой прибавил он, — если я не помог бы вам, вы бы все равно от нас удрали!
Акуумик пристально посмотрела Тораку прямо в глаза:
— Я знаю: ты тоже потерял кого-то очень тебе дорогого. Как и я. Если найдешь его, может, и я тоже найду.
Торак задумался, потом порылся в своем ранце и сунул что-то ей в рукавицу:
— Вот, возьми это.
Она нахмурилась:
— Что это?
— Кабаньи клыки. Я и забыл про них, но это не простые клыки. Они принадлежали одному… моему другу. Предложи их ветру. От своего и от моего имени.
Инуктилук что-то одобрительно проворчал, и Ренн впервые за все это время увидела, как белые зубы Акуумик блеснули в улыбке.
— Ох, спасибо тебе! И пусть твой Хранитель всегда бежит с тобою рядом!
— А твой — с тобою! — шепнула ей Ренн.
И они, оттолкнувшись от берега, скользнули по темной воде в сторону Открытого Моря на поиски Волка.
Чужие волки пели где-то далеко, на расстоянии многих прыжков, и Волк, прислушиваясь к их пению, особенно остро ощущал укусы одиночества.
По их пению он понял, что это очень большая стая; к тому же каждый волк в ней так умело пел на разные голоса, что казалось, будто волков там гораздо больше. Этим приемом пользуются все волки, и Волку он тоже был хорошо известен. Он и сам выучился так петь, когда бегал с той стаей по другую сторону Священной Горы.
Он прекрасно представлял себе, как радостно поднимают свои морды волки к Яркому Белому Глазу. Ему очень хотелось им ответить, но он не мог, ведь он был по-настоящему крепко замотан той ненавистной дырчатой шкурой, так что подхватить их пение мог лишь мысленно.
Скользящее дерево то и дело подскакивало под ним. Значит, проклятые бесхвостые взбирались на вершину очередного холма. Волк старался не спать, чтобы быть готовым на тот случай, если все-таки появится Большой Брат. Но бодрствовать становилось все труднее. От жажды горело горло. Невыносимо болел отдавленный хвост. И шерсть была вся грязная, потому что, когда они переправлялись по Большой Воде в тех ужасных плавучих шкурах, его несколько раз вырвало, а вылизаться он не мог. И в животе у него до сих пор было что-то неладно.
Остальные пленники бесхвостых тоже чувствовали себя не лучше. Выдра впала в отчаяние и не издавала ни звука, хотя Волк чуял, что она еще не перестала дышать. Рысь и лиса, которых поймал тот бесхвостый со светлой шерстью, были привязаны к другому скользящему дереву и тоже молчали с тех пор, как снова пришел Свет. И только росомаха время от времени яростно рычала и скалилась.
Чужая волчья стая петь перестала, и на белых холмах вокруг воцарилась звенящая тишина. Волк отлично знал, что теперь волки станут облизывать и обнюхивать друг друга, готовясь к охоте. Они с Большим Бесхвостым тоже перед охотой всегда так делали: и касались друг друга носами, и виляли хвостом, хотя хвостом, конечно, вилял только он, Волк.
Скользящее дерево повернуло навстречу ветру, и Волк почуял приближение гор. А также почувствовал, что бесхвостыми овладело какое-то странное возбуждение, даже нетерпение, и догадался: видимо, скоро конец этого бесконечного пути.
Вонючая Шкура быстро подошла к нему и кинула комок Белого Мягкого Холода в одну из дырок в шкуре, мучительно стягивавшей все тело Волка. Он неловко поймал комок стиснутыми челюстями и с жадностью его проглотил. У него больше не было сил отказываться от того, что ему давали.
Впереди самец со светлой шерстью что-то обсуждал со второй бесхвостой самкой — с той, у которой язык гадюки; они то и дело посматривали на Волка и издавали те нелепые звуки, которые у бесхвостых называются смехом. От гнева у Волка даже живот свело. И он отчетливо представил себе, как разрывает проклятую дырчатую шкуру, прыгает на этого самца со светлой шерстью, впивается ему в глотку, и горячая кровь бьет фонтаном…