В нижнем ящике секретера, на самом дне, лежали старые конверты из плотной серо-синей бумаги, еще отцовские. В них хранилась всякая мелочь. Юлия складывала сюда милую ее сердцу ерунду — первые локоны детей, записочки Алексея ей в роддом…
"Только не плакать, — тупо твердила она себе. — Это хлам, и он не нужен никому, кроме меня".
В одном конверте оказалось что-то твердое, и она открыла его с любопытством. О, уже почти десять лет не брала она в руки узкие корочки! То была старая визитница из дешевого черного кожзаменителя, продолговатая папочка с кармашками для визитных карточек — тогда в Москве такие вещи, даже в более дешевом исполнении, были в диковинку. Народ начал играть в бизнес, и она тоже вместе со всеми сначала изображала из себя деловую женщину, но мало-помалу окончательно ушла с головой в хозяйские и домашние заботы и перестала вникать в финансовые вопросы своей семьи.
В папочке по-прежнему лежали визитки — с позолотой и совсем скромные, с вензелями и без, цветные и черно-белые, на разных языках. Сейчас кого-то из этих людей нет в живых, кто-то прогорел, перестал заниматься делами, ушел из бизнеса. Многие вовсе уехали из страны. Большинство владельцев карточек она уже и не помнила — ни лиц, ни сферы деятельности.
Но вот, однако, мелькнуло и знакомое имя. Она вспомнила этого человека — это женевский адвокат. На всякий случай вынула его визитку и положила в потайной кармашек своей сумки. Как много хлопот и всяческих страхов у них, неопытных тогда в банковских делах россиян, было связано с этим именем! Пусть остается теперь как память и, возможно, какая-то опора в будущем. Хотя, впрочем, его, наверное, уже и нет в Женеве — иностранцы так долго не работают на одном месте…
Юлия быстро рассортировала бумаги, документы, письма, фотографии. Нужное упаковала в старый кожаный портфель, а все остальное — в картонную коробку. Портфель поставила в дальний угол антресолей, а коробку взяла с собой, чтобы выбросить во дворе в контейнер для мусора. Так же быстро она расправилась и с собственной одеждой и обувью. Выбросила даже любимые домашние тапочки, чтобы зря тут не болтались. Она сжигала мосты — и знала это, торопясь покончить со всем, чтобы избавиться наконец от саднящей душу неопределенности…
Из своей комнаты вышла Ксюша. Девочка очень изменилась в последнее время. У нее появился какой-то взрослый взгляд, цепкость в словах и движениях и немного циничная усмешка… Юлия не могла не поговорить с дочерью:
— Я буду в больнице в ближайшие два-три месяца. Это далеко, и я бы не хотела, чтобы ты туда ездила.
— Это сложное лечение, мама?
— Не знаю. Ничего пока не знаю. Позвони мне на сотовый через неделю. Считай, что я уехала далеко-далеко…
Юлия ждала, что дочь станет ее расспрашивать о самочувствии, но Ксения заговорила совсем о другом:
— Мам, я хотела тебя спросить. Как ты отнесешься к моему замужеству?
— Тебе рано выходить замуж… А что, есть кандидатура?
— Да, есть. Я хочу переехать к нему жить.
— Ксения, если ты спрашиваешь мое мнение, то тебе рано думать о самостоятельной жизни. Но если ты считаешь, что так тебе будет лучше… Учти, однако, что всегда приходится выбирать — карьера или замужество. Это вещи несовместимые. Торопиться замуж сейчас глупо, могут быть и другие варианты. А вообще, это серьезный разговор. Подумай и позвони мне. — Юлия сама осознавала, что говорит неуместной в такой момент скороговоркой, но ей было очень больно, и она боялась заплакать. Когда-то она представляла себе счастливый разговор о замужестве дочери совсем иначе. — Мы увидимся с тобой не скоро. Прости, что не могу быть рядом. Но я cерьезно больна. Мне надо ехать.
— Да, конечно, мам, ты поправляйся, а я тебе позвоню… Пашка, мама уходит!
Вышел всклокоченный Павел, шаркая, как старик, ногами.
— Мама, ты уже уходишь? А я хотел тебе рассказать, как меня поставщики обули.
— Паша, я срочно ложусь в больницу. Не могу ничем сейчас помочь.
— Ну ладно, позвони, когда у тебя устроится.
— Если смогу, позвоню. До свидания, ребята!
За Юлией захлопнулась дверь. Она просто бежала от своих детей. У каждого — проблемы, которые кажутся им, естественно, всемирными. Эгоизм молодости. Кругом эгоизм. У Алексея — мужской, у детей — молодежный, у матери — стариковский. А у меня, сказала себе Юлия, эгоизм тяжело больного человека. Я сейчас могу только навредить, а не помочь.
Оказавшись в лифте, она наконец дала волю эмоциям и горько зарыдала, прислонившись к стенке и случайно задев кнопку вызова диспетчера. И тут же услышала скрипучий голос.
— У вас что-то случилось? Нажмите кнопку "Стоп".
— Спасибо, все в порядке.
Юлия закусила губу. В этом доме она никогда не принадлежала себе, и даже в медленно спускающемся лифте были уши — равнодушные, чужие, как весь мир и все люди вокруг.
Юлия ощущала, что силы ее убывают с каждым днем.
Невзирая на врачебный приговор, ей надо было разыграть свою партию до конца. Место в больнице ее уже ждало. И хотя лечение было пока еще бесплатное, она знала, что вскоре придется покупать дорогие лекарства. А когда закончится курс и она выйдет из больницы, надо будет снимать квартиру, на что-то жить, кормиться, одеваться. И рассчитывать можно только на себя. Конечно, как и все больные люди, она старалась внушить себе, что того и гляди выздоровеет, но защитить тылы необходимо было уже сейчас.
У нее оставалось еще одно, самое крупное и самое неприятное дело — привести в порядок имущественные отношения с Алексеем. Развод может и подождать, ей некуда спешить. А вот имущество, деньги — это для нее теперь вопрос жизни и смерти. Не из каприза, не из баловства, не из-за пошлого желания немедленно прикупить новую норковую шубку, а просто потому, что без денег ей не выжить… Так где же найти адвоката? В газете объявлений надежного профессионала не найдешь, а из знакомых вряд ли кто будет с ней работать. Почти отчаявшись, она позвонила Геннадию, и тот приехал после работы к ней в гостиницу.
— Ну рассказывай, почему ты еще не в больнице. Время уходит, процесс нельзя пускать на самотек. Неужели не понимаешь, насколько рискуешь?
— Понимаю, Гена, но мне нужно определиться с имуществом. Лешка стал человеком коварным, он озлоблен, у него в руках козырь — моя болезнь, мое якобы распутство. Надо принять меры, а то после больницы мне придется просто бомжевать. Мне нужен адвокат, опытный, знающий юрист, который разбирается и в семейном праве, и в экономике. Не знаешь, где взять? Среди моих знакомых таких нет. Уже вся Москва знает о моем диагнозе, никто не согласится иметь со мной дело. Мне даже портниха отказала, представляешь?
— Вполне. И ты права, у нас адвокаты такие же люди, как и все остальные обыватели. Боюсь, Юлечка, что тебе не раз еще придется с этим столкнуться…
— Гена, может быть, тогда сразу надо обратиться к западному адвокату? Хотя я ведь гражданка России… — Юлия явно была на взводе, она паниковала, потому что проблема казалась ей неразрешимой.