Казино! Ну, конечно же! Удивленное лицо погибшего мальчика, револьвер на молодой траве, женщина в красном, переступающая через тело так, как он только что перешагнул через поваленное бревно. Сейчас она казалась старше и менее смуглой. Другими были одежда, волосы и даже цвет глаз – но все же это абсолютно точно была та самая женщина.
– Ты же последнее время часто думаешь обо мне, – продолжала собеседница. – Например, совсем недавно, на кладбище… И только что, когда услышал тишину. И когда вспомнил мое имя по-гречески…
Он был не в состоянии вымолвить ни слова.
– Ну! – поторопила она. – Ты сам скажешь, кто я такова? Или хочешь, чтобы я представилась?
– Вы… вы… – он не решался произнести это вслух.
– Я Смерть. Ну что же ты застыл как истукан? Признайся, ты же хотел меня увидеть. Вы все этого хотите, вам всем любопытно, какая я и что несу с собой… Вы боитесь меня – и одновременно вожделеете. В этом одна из самых главных, самых сокровенных человеческих тайн – тайна любви ко мне. Тайна Любви к Смерти. Вы постоянно заигрываете со мной, кокетничаете со мною, пробуете на вкус маленькими глотками, уверенные, что в любой момент можете выйти из игры. Я – любимая тема ваших разговоров, вашей философии, вашего искусства и литературы…
«Может, она ненормальная? – мелькнуло в голове у Виталия. – Но откуда она здесь взялась? Сбежала из какой-нибудь близлежащей психушки? В таком костюме, в таких туфлях? Нет, этого не может быть… И как она сюда попала? Неужели пришла пешком? Я ничего не понимаю!»
– Да и не поймешь! – с усмешкой прокомментировала она его мысли. – А потому мой тебе совет – не напрягай голову, она у тебя и так болит. Просто поверь мне на слово.
Нет, впечатления умалишенной эта дама точно не производила. Скорее всего, это был какой-то нелепый розыгрыш, непонятно кому и зачем понадобившийся.
– Ну, можешь думать так, если тебе это удобнее, – она вздохнула, словно бы даже устало. – Но я бы посоветовала тебе побыстрее мне поверить. Пока, – она подчеркнула это слово интонацией, – у нас с тобой еще есть время поговорить. И, думаю, тебе этот разговор будет небезынтересен.
– О чем же можно разговаривать со смертью? – Он чувствовал, что против своей воли втягивается в эту нелепую игру. – Я всегда считал, что ей не до бесед с людьми. Пришла, взмахнула косой – и нет человека.
– Значит, ты всегда ошибался. – Она поудобнее устроилась в деревянном кресле, закинула ногу на ногу. – Или плохо читал свою любимую художественную литературу, там много про это написано… Перед тем как забрать кого-то, я обязательно встречаюсь и разговариваю с каждым. Таково мое правило. Все-таки смерть довольно значимый момент вашей судьбы. Это не чашка кофе в кафе и не торопливый перепих в номере отеля, пока супруга ходит по магазинам.
«Откуда она все знает? Боже всемогущий, откуда она все знает?»
Нельзя было поддаваться ей, нельзя было показать, насколько он растерян и испуган. Малахов взял себя в руки и заговорил, как ему показалось, даже насмешливо:
– А это вы уже что-то перемудрили, сударыня.
Она снова вопросительно подняла бровь.
– Ну, про долгие разговоры с каждым из людей перед кончиной. Многие ведь умирают мгновенно. Идет себе человек по лестнице в собственном подъезде и знать не знает, что навстречу ему спускается киллер…
Дама понимающе кивнула:
– Ты еще не забыл о своем друге, да? Как его, Саша Семенов, кажется… Да, я встречалась и с ним. Разговаривала с ним, как и со всеми другими. Просто пока я говорю со своим клиентом, в вашем, людском, мире могут пройти секунды. А могут года или даже десятилетия. Кому как повезет.
– И где же ты находишь на это время? – он тоже перешел на «ты», решив не церемониться с этой женщиной, кто бы она ни была. – Нас ведь на земле шесть с лишком миллиардов. И каждую минуту, я думаю, умирают тысячи, если не миллионы. Как ты умудряешься поговорить с каждым?
– Знаешь, – она все время смотрела ему прямо в глаза, – этого ты все равно не сумеешь понять. Как и всякий человек, ты мыслишь ограниченными, трехмерными категориями, так уж устроено ваше сознание. Время, пространство и прочие глупости – это все только ваша система измерений, которая была создана лишь для того, чтобы вы с вашим куцым людским умишком могли хоть как-то объяснить себе мироздание. Вы ведь как дети – ничего не понимаете, да и понять не можете, но при этом все хотите знать, все требуете объяснить. «А как?» «А почему?» «А зачем?»
Он вдруг почувствовал сильнейшую усталость. Ноги стали точно ватными и отказывались его держать. С чего бы это? А вдруг это… уже?
– Не волнуйся, пока еще ничего не началось, – хрипло рассмеялась она. – Да сядь ты, в ногах правды нет! Что ты боишься хоть на миг от меня взгляд отвести?
– Я не боюсь… – он осторожно опустился на лавку.
– Да не ври мне! Боишься. Вы все боитесь. Всего – и жизни, и смерти. Живете с закрытыми глазами – и так же хотите умереть. Люди боятся смотреть на смерть, так же как боятся, например, смотреть на солнце. Только противосолнечные очки видимы, а противосмертные – нет, потому что их носит каждый. Придумали сами себе байку, что час их ухода неизвестен, чтобы тешить себя иллюзией, будто впереди у них еще уйма времени, и откладывать все на потом. Вы вечно отодвигаете то, для чего пришли в этот мир, на какое-то неизвестное далекое будущее. Занимаете себя суетой, мелкими дрязгами. А потом хлоп – и нет тебя. И вроде никому и ничего ты не должен, потому что «неожиданно нас покинул» и «ушел в расцвете лет». Старики честнее, они знают, этот фокус им не удастся, с каждым десятком лет все труднее себя обманывать. Каждому дано ровно столько времени, сколько нужно для его предназначения и для уплаты его долгов.
– Значит, умереть с закрытыми глазами у меня не получится? – попытался сыронизировать он.
– Не только у тебя. Я не убиваю из-за угла, это ваши выдумки. Потому и прихожу поговорить… Не всех же я забираю сразу. Кому-то могу показаться – и оставить в покое на долгие годы.
– А я? Как ты поступишь со мной? – Этот вопрос вырвался у него против воли. Он ведь не верил ей, не хотел верить, но…
Она снова засмеялась:
– Не хочется умирать сию минуту, да? А что так? Тебе место не нравится? А вроде бы оно очень удобное… Вдали от городской суеты, лес кругом, красота. Даже пустая могилка невдалеке есть, как специально приготовленная, сыроватая, правда… И дата самая что ни на есть подходящая – пятница, тринадцатое.
И она улыбнулась такой улыбкой, что он по-настоящему испугался. Вот оно как бывает! Нет никаких туннелей-воронок, никакого света впереди от фонарика ангела-хранителя, никакой реки и никакой черной радуги. Просто приходит к тебе похожая на черно-белую фотографию женщина и говорит: «Пора! Пятница, тринадцатое».
– Ты заберешь меня прямо сейчас? – глухо спросил он. Она не торопилась с ответом, и он повысил голос: