Он слушал рассказ Воронцова о внешних событиях в жизни молодой семьи Сорокиных, о детстве маленького Андрюши и его необычных особенностях, — а в памяти вставала бабушка Алла Михайловна, редкие встречи со странным маминым начальником, ведущим какие-то химические эксперименты, и все те недомолвки и затянувшиеся паузы, которые использовала его мама в разговорах с этими людьми. И тайное становилось явным, вечная холодноватая сдержанность его отца получала для него свое гипотетическое объяснение, а собственная непохожесть на других детей — вероятную причину.
Он, затаив дыхание, узнавал о рождении Павлика и о той великой дружбе, которая связывала двух братьев, — а сам видел внутренним зрением Олю Котову, слышал ее милый голос и внезапно замечал силуэт ее отца, незримо присутствующего при той роковой драке… И несомненным откровением вдруг являлось перед ним сходство этого военного с другим человеком, тоже носившим погоны, — с врачом, который руководил когда-то работой «номера четырнадцатого» в маленькой научной лаборатории. Той самой лаборатории, что была не известна никому из непосвященных, нарочито затеряна на берегу синего моря и погублена однажды своим жестоким, потерявшим рассудок, возомнившим себя самим Господом Богом начальником.
Он потрясенно и испуганно внимал подробностям о судьбе любимого младшего брата (ведь он ничего не знал ни об этой новой, второй драке, ни об Олиной смерти, ни об осуждении Павлика), а сам холодел от ужаса, начиная понимать наконец причины безумия, настигшего Котова. И смысл того, что произошло однажды в лаборатории, становился для него открытой книгой, а случайность приобретала черты заслуженного возмездия. И одновременно пусть не прощенным, но все же понятным делался для него весь тот кошмар, который пришлось ему пережить, и тот ад из огня и дыма, что настиг однажды его любимых дельфинов…
Слишком многое, неизреченное и непонятое прежде, становилось для него теперь ясным. Концы сходились с концами, у следствий находились причины, события обретали скрытую логику, а кусочки мозаики, устав от своих метаний, наконец-то послушно ложились в отведенное для них место… И так мало-помалу картина того, что люди именуют личной судьбой, зримо возникла перед Андреем Сорокиным. И он склонил голову перед ней, впервые представшей во всей своей сложности, четкости и незримой обычному глазу, но все же стройной прорисованности запутанных линий.
Подполковник Воронцов давно уже замолчал. Андрей и Варя сидели, застыв, глядя в пространство и не произнося ни слова. Пауза настолько затянулась, что самый старший и самый прагматичный из этой троицы человек решил вновь взять инициативу в свои руки и легко произнес, глядя попеременно то на одного, то на другого своего слушателя:
— Ну, кажется, я выполнил все взятые на себя обязательства. Загадка раскрыта, имя названо, родители обнаружены. И работа на первое время есть, и самые необходимые документы в порядке… А остальное приложится. Верно я говорю, Андрюша?
Бывший бомж поднял на него огромные, тоскливые глаза и молча кивнул. А его благодетель все напирал:
— Можно считать, я тебе больше ничего не должен, мы квиты. Я прав?
Снова кивок, и снова тоскующий взгляд. Андрей смотрел на Леонида Петровича, так долго бывшего единственным человеком, которому он мог довериться, единственным другом, защищавшим и спасавшим его, и не хотел, не осмеливался даже мысленно признать очевидного: этот друг и его любимая девушка действительно оказались двумя полюсами, противоположными в своих интересах и своих устремлениях. Могут ли помириться люди, один из которых мечтает найти свой клад, а другой, судя по всему, будет претендовать на этот клад без всяких на то оснований? Вправе ли сойтись север и юг? И может ли магнитная стрелка, дрожащая между ними и склоняющаяся то в одну, то в другую сторону, выбрать, какой полюс ей важнее, какой дороже? Разве это возможно?!
А Воронцов продолжал тем временем, ничуть не тушуясь под возмущенными взорами, которые метала на него Варя, и под потухшим взглядом сторожа:
— Теперь ваша очередь делиться откровениями, ребята. Ничего не хотите мне рассказать?
Девушка нервно повела плечом, поправила волосы, совсем не нуждавшиеся сейчас в ее внимании, и промолвила с беззаботностью, которая вряд ли могла кого-нибудь обмануть:
— А рассказывать-то нечего, Леонид Петрович. Так ведь, кажется, вас зовут?…
Настала очередь подполковника согласно кивать головой. А девушка говорила, глядя на него почти с вызовом:
— Все, что мы знаем об интересующем вас деле, знаете и вы. Вы ведь подслушивали, правда? Не могу сказать, что я этому рада, но выбора у нас все равно нет, так что берем вас в долю. Правда, прежде чем делиться, неплохо было бы для начала что-нибудь найти…
Воронцов усмехнулся. Голос его, когда он заговорил с Варей, был мягок и уступчив, но под этой обманчивой мягкостью бездушным холодным металлом отсверкивала стальная логика.
— А у вас в любом случае не было бы выбора, дети мои. Кому еще вы сможете довериться, когда найдете ваши побрякушки? У вас-то самих опыта обращения с антиквариатом и драгметаллами, как я понимаю, маловато…
Молодые люди растерянно переглянулись, а Воронцов все с той же холодноватой вкрадчивостью продолжал:
— Где бы вы стали хранить свои сокровища? Барышня уже продала квартиру, а у тебя, Андрей, за душой не только ни гроша, но даже и ни квадратного метра. Не под этой же койкой вы бы прятали свою ненаглядную шкатулку?… А оценить имущество? А продать что-то из драгоценностей, если бы вдруг вам это понадобилось? А вывезти за границу, если, не дай бог, придется куда-нибудь бежать? А, наконец, столковаться с законом — ведь прикарманивать найденные клады, если вы не можете доказать свое право на их наследование, государством не рекомендуется…
Он остановился, довольный эффектом, произведенным его словами, и после непродолжительного молчания закончил:
— Так что как хотите, ребята, а без подполковника Воронцова вам никуда. Право слово, берите действительно в долю!.. Вам же лучше будет.
Секундное замешательство — и милиционер уловил не только нерешительный взгляд, брошенный девушкой на ее возлюбленного, но и пожатие плеч, которым ответил на этот взгляд Андрей. В самом деле: решать здесь должна была только Варя. Сторож маленького особнячка, охранявший в нем, как выяснилось, не только чужое имущество, но и свое счастье, не смел, да и не вправе был вмешиваться в ее решения. Однако бравого подполковника не устраивал расклад, при котором его материальное будущее зависело не столько от обязанного ему бывшего бомжа, сколько от молчаливой незнакомки, такой юной и такой, похоже, прагматичной. А потому он произнес уже вполне сердито, всем своим видом показывая, что оскорблен в лучших чувствах.
— Ну, как хотите, я вам не навязываюсь. Только смотрите, не пожалейте потом… И учтите: не стоит делать из меня киношного злодея и смотреть на меня укоризненными глазами невинных жертв. Я ведь на многое не претендую, надувать вас не собираюсь и большой доли не попрошу. Просто разумный процент за помощь и посредничество в улаживании всяких щекотливых вопросов…