– Ты не шутишь?
– Конечно, нет. Ты можешь работать внештатно, на полставки, снова писать рассказы. В общем, делать все, что тебе вздумается.
Сара сделала глубокий вдох. Момент был подходящий независимо от того, готова она или нет. Надо ему сказать.
– Я хочу продолжить образование. Ее голос едва было слышно.
– Я думаю, это отличная идея.
Олли почувствовал облегчение. У нее не роман. Она просто хочет походить на лекции.
– Ты можешь посещать местный университет здесь, в Перчесе. А если это несколько растянуть по времени, ты могла бы даже и магистерскую диссертацию защитить.
То, как он это сказал, внезапно разозлило ее. Она может посещать местный университет и «растянуть это во времени». На сколько? На десять лет? На двадцать? Уподобиться тем бабусям, которые посещают литературные курсы и ни строчки не пишут?
– Я не это имела в виду.
Голос Сары вдруг стал тверже и громче. Теперь муж был врагом, тем, кто не дает ей поступать так, как она хочет.
– Что ты задумала? – спросил Олли в замешательстве. Она на мгновение прикрыла глаза, а потом раскрыла и посмотрела на него.
– Меня зачислили в аспирантуру в Гарвард. Наступило длительное молчание. Олли смотрел на нее и пытался понять, о чем она говорит.
– И что это значит?
Он вдруг перестал понимать то, что ему говорила эта женщина, которую, как ему казалось, он хорошо знал, с которой спал на протяжении двух десятков лет. За какое-то мгновение она стала ему чужой.
– Когда ты подала документы?
– В конце августа, – ответила Сара спокойно. В ее глазах горела та же настойчивость, что и в молодые годы. С каждой секундой она превращалась в другого человека.
– Очень мило. Ты могла бы мне вообще-то сказать. И как ты думала поступить в случае, если будешь принята?
– Я не думала, что меня могут принять. Я сделала это так... кажется, когда Бенджамин стал поговаривать о поступлении в Гарвард.
– Как трогательно, сынок и мама учатся вместе! Ну а теперь, теперь-то ты что думаешь делать?
Сердце у него стучало, ему вдруг захотелось быть дома, чтобы можно было расхаживать по комнате, а не сидеть как приклеенный к стулу в углу ресторана.
– О чем ты вообще говоришь? Ты что, серьезно? Глаза Сары напоминали две голубые льдинки. Она медленно кивнула:
– Да, Олли.
– Ты уезжаешь в Кембридж?
Он провел там семь лет, а Сара четыре, но это было так давно. Олли даже в голову не приходило, что туда можно еще когда-то вернуться.
– Я думаю об этом.
Для Сары все было решено, но она не решилась ему сказать. Это было бы слишком жестоко.
– А что прикажешь делать мне? Бросить работу и ехать с тобой?
– Не знаю. Я как-то об этом не думала. Я не хочу тебе ничего навязывать. Речь идет только обо мне.
– Вот как? А как же мы? Что, по-твоему, нам делать, пока ты снова будешь разыгрывать студентку? Позволь тебе напомнить, если ты забыла, что Мелисса будет дома еще на протяжении двух лет, а Сэм девяти.
Оливер был взбешен, он нетерпеливым жестом подозвал официанта, чтобы рассчитаться. «Сара сошла с ума. Она просто сумасшедшая. Пожалуй, лучше, если бы у нее был роман. С этим было бы проще разобраться», – думал Олли.
– Я ничего не забыла. Мне просто нужно все обдумать, – спокойно сказала Сара.
Оливер вытащил пачку денег и положил ее на столик.
– Тебе нужна хорошая порка, вот что тебе действительно нужно. Ты ведешь себя как усталая неврастеничка.
Он поднялся. Сара глядела на мужа, все разочарования последних двадцати лет кипели в ней так, что она больше не могла себя сдерживать.
– Как ты можешь так говорить?
Она встала и продолжала разговор, глядя ему в лицо. Официанты наблюдали за ними со стороны, посетители за соседними столиками делали вид, что не слышат.
– Ты не знаешь, что это такое – отказаться от всего, о чем мечтал. У тебя есть все: карьера, семья, жена, которая, как преданная собачонка, ждет тебя дома, готовая принести газету и домашние тапочки. А как же я, черт подери? Когда я получу то, что причитается мне? Когда смогу делать то, что хочу? Когда дети разъедутся, когда мне будет девяносто? Знаешь, я не собираюсь ждать так долго. Я хочу иметь это теперь, прежде чем стану такой старой, что мне ни до чего не будет дела. Я не намерена сидеть и ждать того дня, когда тебе придется звонить детям, чтобы выяснить, не пропала ли я без вести, выйдя в магазин или просто устав от жизни и решив не возвращаться домой. Я не собираюсь этого ждать, Оливер Ватсон!
Женщина за соседним столиком хотела встать и поддержать Сару. У нее самой четверо детей-, она не стала врачом, потому что вышла замуж за человека, который на протяжении двадцати лет обманывал ее. Но Оливер с невозмутимым видом покинул ресторан, а Сара, подхватив шубу и сумочку, последовала за ним.
Только на стоянке он снова с ней заговорил. На этот раз на глазах у него были слезы, но Сара не знала, явился их причиной мороз или обида и злость. Трудно было сказать. Сара не понимала, что разрушает все, во что он верил. Он хорошо к ней относился, любил ее, любил их детей, никогда не хотел, чтобы она работала, потому что хотел о ней заботиться, холить, лелеять и защищать ее. А теперь она ненавидит его за это и хочет уехать учиться в Гарвард, то есть бросить их. Он не имел ничего против учебы, но он был против ее отъезда, чреватого последствиями для всей их семьи.
– Ты хочешь сказать, что бросаешь меня? К этому все сводится? Ты нас всех бросаешь? И как давно ты это решила?
– Оливер, я только сегодня получила письмо, в котором они сообщили, что меня приняли. Я еще сама этого не осознала. Нет, конечно, я тебя не бросаю, – старалась его успокоить Сара. – Я могу приезжать домой на уик-энды и на каникулы.
– О Господи... А как нам-то быть? Что с Мел и Сэмом?
– У них есть Агнес.
Они стояли под снегом и кричали друг на друга. Сара искренне пожалела, что сказала ему теперь, не подождала. Она сама еще не во всем разобралась.
– А как я? У меня тоже есть Агнес? Она будет в восторге, когда это услышит!
Сара улыбнулась. Даже когда муж злился, он не кривил душой и умел шутить.
– Послушай, Олли... Давай не будем пороть горячку. Нам обоим надо это обдумать.
– Нет, не надо.
Олли вдруг посерьезнел. Сара никогда еще его таким не видела.
– Думать тут абсолютно не о чем. Ты замужняя женщина, у тебя трое детей. Ты никак не можешь уехать за двести миль отсюда и бросить нас, это ясно как день.